«Златоустая Анна всея Руси»

Так в порыве восхищения талантом своей великой современницы и коллеги по поэтическому цеху назвала Анну Андреевну Ахматову другая не менее «златоустая» литературная «царица» и уж точно не менее трагический персонаж бедственной эпохи первой половины ХХ века — Марина Цветаева.

И если Марина Ивановна искала смыслы преимущественно в безграничности своих внутренних пространств, отзывчивая поэзия Ахматовой была открыта ещё и всем ветрам современного ей мира. Известный литературовед Б. Эйхенбаум так охарактеризовал её творчество: «...Поэзия на границе личных признаний, на границе безответной откровенности. В этом или за этим — ощущение своей личной жизни как жизни национальной, народной, в которой всё значительно и общезначимо». В жизни и в творчестве Анны Андреевны отчётливо вырисовываются несколько периодов, и обретения каждого из них она бережно переносила в следующий этап жизни своего духа.

Анне не было и года, когда её семья покинула юг и перебралась в Царское Село. За тринадцать лет замужества за морским инженером Андреем Антоновичем Горенко кроткая Инна Эразмовна, урождённая Стогова, — милая и заботливая хозяйка дома — родила шестерых детей. Однако настоящее счастье в дом Горенко заглядывать не торопилось. Анна стала четвёртым ребёнком пары, и поначалу ничем не отличалась от девочек своего круга, хотя яркая внешность уже тогда обещала её обладательнице «буйную слепоту страстей». Непокорная и чересчур свободолюбивая, она в семье была очень любима, но не пользовалась большим доверием: могла уйти на долгое время из дома, не сказав никому ни слова, или уплыть далеко-далеко в море во время ежегодных крымских каникул...

Первое стихотворение Аня Горенко написала на рубеже веков, в 1900 году, будучи одиннадцатилетней ученицей Царскосельской Мариинской женской гимназии. «Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфирородного отрока») и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама» — писала на исходе жизни Ахматова.

По завершении третьего класса девочку принял в свои стены знаменитый Смольный институт, но задержалась там Анна ненадолго. Позже она рассказывала, что лет до 13-14 была «лунатичкой», бродила ночами по коридорам Смольного и наводила страх на пансионерок, и так напуганных преданиями о привидениях, будто бы живущих в старинном здании. Если бы не эта детская особенность, как знать, может не было бы возвращения Анны в Царское и не случилась бы под рождество 1903 года судьбоносная встреча с воспитанником седьмого класса Царскосельской Николаевской гимназии Николаем Гумилёвым.

Высокий, бледнолицый с чуть косящими глазами, юноша держался подчёркнуто прямо и отличался церемонностью в обращении. За напускной высокомерностью и загадочностью Николай, скорее всего, скрывал банальную неуверенность в себе. Сверстников он раздражал ещё и своими стихами в духе французских символистов. В Анну Горенко Гумилёв влюбился безоглядно, с первого раза, не встретив, однако, не только ответного чувства, но и хоть какого-нибудь интереса вообще. Сознательно выстраивавший свою жизнь по определенному образцу, Гумилёв был готов к роковой неразделенной любви. Она была одним из необходимых атрибутов избранного им жизненного сценария. Упрямый гимназист забрасывал Аню стихами и то и дело пытался поразить ее воображение различными эффектными безумствами.

В 1905 году родители шестнадцатилетней Анны расстались. Андрей Антонович, связав жизнь с другой женщиной, жил в Петербурге, а для его бывшей супруги и детей началась пора скитаний по чужим углам. Вначале они жили в Евпатории, где Анна самостоятельно прошла курс седьмого класса гимназии, тяжело переживая положение матери и болезнь старшей сестры. Она безмерно тосковала по Царскому Селу и писала, по её собственному признанию, «великое множество беспомощных стихов». До конца дней Ахматова не могла забыть, как подавленная Инна Эразмовна часами просиживала в глубокой задумчивости, не замечая, что беспрерывно стучит пальцами по столу. Этот монотонный звук даже навёл соседей на мысль о нелегальном типографском станке, на котором брат Анны якобы печатал революционные прокламации.

В Киеве было много родни, и Анна, перебравшись в этот город, в 1906 году поступила в последний класс Киевской Фундуклеевской гимназии, в которой обучались девочки разных социальных слоёв и которая считалась одной из лучших в империи. После окончания гимназии учёба продолжилась на юридическом факультете Высших женских курсов в Киеве. «Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, я была довольна, когда же пошли чисто юридические предметы, я к курсам охладела», — признавалась впоследствии поэтесса.

Между тем, запасшийся терпением Николай Гумилёв продолжал упрямо надеяться на результативность своих настойчивых ухаживаний за Аней Горенко. Она и впрямь их стоила — высокая, стройная, с длинными и густыми черными волосами и неожиданно светлыми большими глазами. Внешнее великолепие окутывалось дымкой неуловимых внутренних таинств. Знойным июлем 1907 года державший путь в Париж Гумилёв заехал к своей возлюбленной в Крым. Он зовёт её с собой, ещё раз просит стать его женой и снова получает отказ. Анна ведёт себя странно, насмешливо: то обнадёживает, то обдаёт холодом.

Вся биография этих болезненных, незрелых отношений нашла отражение в лирике Гумилёва тех лет. Но упорство часто вознаграждается победой, и погожим апрельским днём 1910 года в предместье Киева венчание Анны Горенко и Николая Гумилёва всё же состоялось. Жених и невеста не были до конца уверены в серьёзности происходящего. Родственники, посчитавшие этот брак заведомо обречённым на неудачу, на церемонии не присутствовали. Переехав к мужу в Петербург, Анна училась на Высших историко-литературных курсах Н. П. Раева и писала стихи.

Гумилёв, страстно любивший жену, гордившийся её красотой, знанием поэзии и художественным вкусом, поначалу не придавал серьёзного значения её стихотворчеству. Любуясь змеиной гибкостью (перегнувшись назад, Анна могла коснуться головой своих ног) и как будто чуть-чуть её побаиваясь, он всерьёз советовал супруге попробовать себя в качестве танцовщицы. На Анну, как интересного поэта, Гумилёв обратил внимание после возвращения из своей африканской поездки в декабре 1910 года. Николай Степанович ввёл жену в круг своих далеко не чуждых литературному творчеству знакомых, когда-то казавшийся молодой женщине возвышенным миром необыкновенных людей. В своих представлениях она не обманулась, но и ей, в свою очередь, удалось обаять мэтров и получить от них добродушно-ироническое прозвище Гумильвица. За видимой застенчивостью и робостью наиболее проницательные из них сразу разглядели в Анне внутреннюю свободу. Вместо привычного женского романтизма они с удивлением обнаружили в ней дух высокой классики в стиле Пушкина или Гёте с безошибочным чувством формы. Оно же, это чувство, выстраивало манеру молодой супруги их друга говорить и держаться.

Андрей Антонович, узнав о поэтических опытах дочери, попросил не срамить его имени, и гордая Анна взяла себе фамилию своей прабабушки, чей род восходил к татарскому хану Ахмату. Так в 1911 году на небосклоне русской литературе зажглась звезда Анны Ахматовой. В 1912 году вышел первый сборник стихов юной поэтессы «Вечер». Напечатано было всего триста экземпляров, но критикой он был принят более чем благосклонно. Через два года увидела свет вторая книга — «Четки». «Жизни ей было отпущено примерно шесть недель, — вспоминала Ахматова. — В начале мая петербургский сезон начал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX века сразу попали в XX, все стало иным, начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось иначе».

Брак поэтов — штука обычно ненадёжная, особенно на фоне творческих успехов жены. Как и предсказывали многие, союз Гумилёва и Ахматовой стал распадаться на глазах. Николай Степанович предпочитал путешествия, а она оставалась одна и вела себя свободно, раскованно, совсем не так, как подобало замужним дамам того времени. Рождение сына Льва в 1912 году мало что изменило в неуклонном расхождении супругов. Развод, оформленный в 1918 году, когда Гумилёв вернулся с фронтов Первой мировой, стал лишь документальным свидетельством того, что произошло намного раньше. Ахматова отвернулась от живого Гумилёва, но расстрелянному большевиками страдальцу и большому поэту она оставалась верна всю жизнь.

Своё второе замужество Анна Андреевна назовёт «мрачным недоразумением». Владимир Казимирович Шилейко был известным ученым-ассирологом. То, что Ахматова выйдет за этого совершенно неприспособленного к жизни, безумно талантливого и столь же ревнивого человека, стало полной неожиданностью для всех, кто ее знал. Гумилев, узнав о выборе Анны, в изумлении промолвил: «Я плохой муж... Но Шилейко... катастрофа, а не муж...» Ахматова же поначалу восхищалась Владимиром Казимировичем и жизнь с ним рассматривала как бескорыстное служение великому ученому. Она полностью подчинила себя его делам, часами писала под его диктовку переводы ассирийских текстов, а он, не разрешая никуда выходить, заставлял сжигать нераспечатанными все адресованные Анне письма, не давал писать стихов.

В августе 1921 года Ахматова узнала, что по так называемому Таганцевскому делу арестован Гумилев. Через две недели его, в заговоре не участвовавшего, расстреляли. Тогда же она получила известие, что в Греции покончил с собой её любимый брат Андрей. Впечатлённая трагедиями, Ахматова издала сборник стихотворений «Подорожник», который затем, дополненный, стал называться «Anno Domini MCMXXI». Поэтическое изящество обволакивало в них самостоятельную и аналитически стройную ахматовскую мысль. Сочиняя стихи, поэтесса повторяла и проверяла вслух возникавшие в ней слова и строки. Она обращалась к бумаге чаще всего лишь тогда, когда в ней складывалось всё стихотворение, и записывала его на одном из случайных листочков. Настоящей рабочей порой для Ахматовой всегда была ночь. Писала она наискосок, концы строк загибались вверх. В конце каждого стихотворения непременно обозначались год, месяц и место сочинения.

Её следующий сборник увидел свет через многие годы тяжёлых, неизбывных, лишающих всякой надежды испытаний. В дополнение к ним на чуждое новому времени, интимное, аполитичное творчество поэтессы был наложен неофициальный запрет властей. Она осталась практически одна — все ее друзья или погибли, или покинули родину. Сама же Ахматова возможность эмиграции для себя не рассматривала.

Одно из самых сложных в биографии Анны Андреевны время её совместной жизни с Н. Н. Пуниным. Пребывая в стеснённых бытовых и эмоционально угнетённых условиях, она тогда почти не писала стихов. Ахматова и Пунин — историк искусства и художественный критик, ярый сторонник нового художественного сознания в обществе — сблизились в начале 20-х годов, после расставания Анны Андреевны с востоковедом Шилейко. Николай Пунин с семьёй в то время получил квартиру в Фонтанном доме, бывшем доме графов Шереметьевых. Анна Андреевна пришла к Пунину «на день, на два, а осталась навсегда...».

Сложился мучительный треугольник, ведь её избранник был женат. Ахматова сама удивлялась нелепому стечению обстоятельств, но долгие годы оставалась в их плену. Покров дурманящей привязанности был сдёрнут после ареста и скорого чудесного освобождения сына и гражданского мужа. Однако во внешнем рисунке жизни поэтессы мало что изменилось. Она перебралась лишь в другую комнату той же квартиры и очень бедствовала, обходясь часто лишь чаем и черным хлебом. Её неприспособленность к быту ни для кого не была секретом. Деньги, вещи, даже подарки друзей никогда у нее не задерживались — всё раздавалось нуждающимся в них, по её мнению, больше, но даже в таких условиях дух Анны Андреевны оставался по-королевски горделивым.

В марте 1938 года Лев Гумилев был снова арестован, и на этот раз просидел под следствием долгие семнадцать месяцев. Чтобы передать сыну передачу, его мать каждый день выстаивала бесконечные очереди, а в её измученном, оскорблённом сознании слагались выстраданные строки «Реквиема». Они не могли быть записаны, но сумели сохраниться в памяти самой Ахматовой и нескольких ее ближайших друзей. Вынесенный Льву Гумилёву смертный приговор был заменён ссылкой лишь только потому, что его обвинители сами угодили в жернова репрессий.

Судьба, беспрестанно испытывавшая на прочность, милостиво избавила её только от ада ленинградской блокады. До мая 1944 года Ахматова жила в Ташкенте и, по её признанию, «узнала, что такое человеческая доброта». В Ташкенте она много и тяжело болела...

1 июня 1944 года Ленинград предстал перед поэтессой огромным кладбищем, вобравшем в себя многих её друзей и хороших знакомых. «Всё было как после лесного пожара — несколько оставшихся обугленных деревьев лишь усиливали общее чувство запустения». Вместе с вернувшимся с войны сыном Анна Андреевна продолжала жить в квартире Пунина рядом с его дочерью и новой женой, правда, в хозяйственном смысле — совершенно автономно. Исключённый из аспирантуры Лев Гумилёв всё же защитил диссертацию, но время относительного спокойствия выдалось кратковременным. В августе 1949 года был арестован Н. Н. Пунин, через три месяца та же участь постигла и сына Ахматовой. Домой Лев Николаевич вернулся только в 1956 году, а Николаю Николаевичу дождаться освобождения было не суждено.

После известного правительственного постановления 1946 года (О журналах «Звезда» и «Ленинград») и исключения из Союза писателей Ахматову лишили продовольственных карточек, оставив крошечную пенсию. Друзья организовали тайный фонд помощи Ахматовой. «Они покупали мне апельсины и шоколад, как больной, а я была просто голодная», — вспоминала поэтесса.

В последние годы Анна Андреевна, под бременем бед и болезней внешне изменившаяся до неузнаваемости, часто курсировала между Северной столицей и Первопрестольной. Её поэзия тоже становится сумрачней, трагичней, с явным тяготением к историческому осмыслению и гражданским темам. В Москве поэтесса останавливалась у преданных друзей, и не могло быть более уживчивой гостьи. В быт принявшей её семьи она умела вливаться без всякого насилия над собой и над теми, с кем её сводила судьба.

Она была одним из самых начитанных поэтов своей эпохи, но никогда не производила впечатление книжницы, учёной педантки. Живую жизнь со всеми её радостями, страстями возносила превыше всего. Её богатая, многосложная личность изобиловала такими чертами, которые редко совмещаются в одном человеке, однако, при всей своей сложности, душевный строй Ахматовой отличался твёрдостью и цельностью. Свои тревоги и печали она словно держала в повиновении, и, ставший притчей во языцех, царственный внешний облик Ахматовой был подлинным выражением её душевной сути. По свидетельству К. Чуковского, «с каждым годом она становилась величественнее. Нисколько не заботилась об этом, это выходило у неё само собой».

В 1951 году Анну Ахматову реабилитировали, она снова стала членом Союза советских писателей, а через несколько лет от Ленинградского отделения Литфонда поэтесса получила дачный домик в Комарово, названный ею «будкой», и ставший местом паломничества начинающих литераторов. Сохранилось поэтически возвышенное описание ахматовского дачного присутствия: «По Комарову ходит Анна Андреевна, с развевающимися коронационными сединами и, появляясь на дорожках, превращает Комарово в Царское Село».

Ахматова всегда умела говорить на языках тех культурных поколений, с которыми сводило её время, дожив до безусловного и высокого признания своего поэтического мира не только в родном Отечестве. Свою благодарность она выразила с характерным для себя царственным великодушием: «Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных».

Елизавета Газарова