План Наполеона продолжал осуществляться. Но если корсиканец и впрямь был таким гением, каким нам являют его историографы, то он уже после Бородина чувствовал, чуял, что впереди его ждет погибель. Мрачно входил он в Москву, дабы вскоре в ужасе бежать из этой горящей столицы непонятных, кошмарных русских, спаливших свой великий город, только чтобы выкурить из него врага.
Несокрушимый Наполеон пришел в Россию, и русские вспомнили: «Христиане же мы!» И тогда нечто непонятное произошло с победителем, взявшим столицу Руси. Некая неодолимая сила вышвырнула его вместе с «великой армией» вон.
Прекрасные слова нашел Александр Сергеевич Пушкин в финале своей неоконченной повести «Рославлев», главная героиня которой, узнав о пожаре Москвы, произносит: «Неужели... пожар Москвы наших рук дело? Если так... О, мне можно гордиться именем россиянки! Вселенная изумится великой жертве! Теперь и падение наше мне не страшно, честь наша спасена; никогда Европа не осмелится уже бороться с народом, который рубит сам себе руки и жжет свою столицу».
Осенью 1812 года в Петербурге с мучительным нетерпением ждали хороших вестей из Москвы. Царь был здесь. Положение его становилось шатким. Родная сестра Екатерина Павловна писала ему: «Недовольство дошло до высшей точки, и Вашу особу далеко не щадят. Если это уже до меня доходит, то судите об остальном». Желали его присутствия вблизи театра военных действий. Но Александр оставался в Петербурге. Разочарованный в собственных полководческих дарованиях, он боялся своего присутствия на войне. Его война перешла в область мистическую. Он сильней, чем когда-либо, раскаивался в своем пассивном участии в умерщвлении отца. Полагал, что и это является причиной обрушившихся на него и на страну бедствий.
Тема религиозного мистицизма Александра I до сих пор, можно сказать, не раскрыта и требует особенного и внимательного изучения. Отечественная война 1812 года и последовавший за нею Европейский поход русских войск полностью изменили Александра Павловича. Историки с некоторой чрезмерной легкостью обычно приписывают это влиянию баронессы Крюднер, с коей царь духовно сблизился в Европе. Но стоит подумать о более глубоких объяснениях. Всю жизнь мучившийся терзаниями по поводу косвенного участия в гибели отца, верующий и потому постоянно кающийся Александр впервые увидел страшный упадок европейского христианства и ужаснулся.
О французах он без стеснения вслух говорил: «Что может быть хорошего здесь, где нет никакой религии!» Как разительно это контрастирует с фразой Наполеона, который, увидев, сколько в России храмов, недоуменно спросил: «Зачем столько? Ведь сейчас уже никто не верит в Бога!» Вернувшись в Россию, Александр удивлял всех полным изменением своего характера. Исчезли щегольство, самолюбование, кокетничанье с дамами, царь порвал свою связь с Нарышкиной, которая продолжалась целых 16 лет, и стал проповедовать целомудрие. Он гораздо больше внимания уделял паломничествам по монастырям, часто исповедовался, причем требовал, чтобы его исповедовали не как монарха, а как простого прихожанина.
Несмотря на полное отсутствие военного гения, несмотря на то, что Наполеона победили Кутузов, Барклай, Милорадович, русский солдат и офицер, Александр, тем не менее, своей политикой 1813-1815 годов внес неоценимый вклад в дело окончательного разгрома революционного императора Франции и по праву считался главным победителем. И он понимал, что хотя бы одним этим навсегда войдет в память потомков как благословенный государь.
1 октября 1812 года на праздник Покрова в Петербурге архимандрит Филарет (Дроздов) произнес проповедь о том, что храм Божий есть видимый, но он пуст, если мы не имеем в себе храма невидимого. Тем самым он призывал к духовному деланию, без которого невозможно возвращения гармонии мира. В тот же день в присутствии Филарета государь произнес свои пророческие слова. Когда зашел разговор о возможности подписания мира с Наполеоном, император разгорячился и воскликнул: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подпишу стыд моего Отечества!» Об этом зароке он вспомнит через 17 лет и поймет, что надобно его исполнять. Если только миф о сибирском старце Федоре Кузьмиче — не миф...
Через неделю пришло радостное известие о бегстве Наполеона из Москвы. Молитвами праведников, таких как митрополит Платон (Левшин), преподобный Серафим Саровский и святитель Филарет, русское оружие возобладало над вражеским. Таким духовным оружием, какое ковалось в их молитвах, Наполеон не обладал, а потому обречен был на поражение.
22 октября праздновалась икона Казанской Божией Матери, вспоминалось избавление Москвы от поляков в 1612 году. В сей день произошло Вяземское сражение, знаменательное тем, что в нем генерал Милорадович явил полное расстройство наполеоновской армии, и далее знамя победы уже не переходило к врагу из рук наших воинов.
Европейцы, несущие в сердцах своих безбожие, были заведомо обречены, потому что им навстречу выйдет рать, осененная верой во Христа Спасителя, встанет народ, вспомнивший о звании христианского, ведомый не только блистательными полководцами, но и вдохновенными священниками, которые укрепляли солдат евангельским словом, бесстрашно шли впереди войск с крестом в руке.
Александр Сегень
Опубликовано на сайте «Православие.ру» под заголовком «Война священная»
Возрождение православной России и падение Наполеона
Возрождение православной России и падение Наполеона