В наших устоявшихся представлениях внутренняя сосредоточенность готики прочно связана с западноевропейскими ландшафтами. Но правила, как известно, интересны своими исключениями. Затерявшийся в двухстах километрах от Москвы, во Владимирской области, неподалёку от города Судогды готический замок, а вернее, то, что от него осталось — из их числа...
Даже неумолимая разрушительная сила времени бывает милосердней людского равнодушия, агрессию которого уникальной усадьбе отставного гусарского полковника графа Владимира Семёновича Храповицкого — человека амбициозного и в меру азартного — довелось испытать в полной мере. Происходил Владимир Семёнович из старинной польско-белорусской фамилии герба Гоздава. Его предки издревле жили на территории Польши, а затем перебрались в Россию, где за своё дворянское усердие не были обделены чинами и монаршей милостью. Храповицкие, как и положено людям их сословия, имели свой фамильный герб с изображением лилии. Этот цветок, считавшийся символом рода, кстати, довольно часто встречался в интерьерных деталях упомянутого графского замка, хотя, справедливости ради, надо заметить, что документов, подтверждающих графское достоинство Храповицких, в архивах не обнаружено.
Остаются «белые пятна» и в вопросах наследования Владимиром Семёновичем обширных владимирских земельных угодий. Родовое имение Храповицких находилось в Саратовской губернии, и на владимирской земле они впервые появились, когда имение «Муромцево» досталось по наследству Ивану Семёновичу Храповицкому, деду Владимира Семёновича, от умершей бездетной сестры, бывшей замужем за помещиком Н. А. Хоненевым. По другой версии, муромцевские земли принадлежали бабушке В. С. Храповицкого.
Родившись в Петербурге и окончив курс по первому разряду в Императорском Александровском лицее, Владимир Семёнович поступил рядовым в лейб-гвардии гусарский полк и очень быстро продвигался по службе. Отец Владимира Семёновича был полковником лейб-гвардии гусарского полка, и сын повторил его военную карьеру. В живых военных делах Храповицкому-младшему, правда, поучаствовать не довелось. Выйдя в отставку и разделив имущество между собой, матерью и сёстрами, ценой, между прочим, размолвки с родственниками, в июне 1884 года В. С. Храповицкий водворился в отошедшее ему по наследству имение «Муромцево».
На первый взгляд интереса оно никакого не представляло: дом пребывал в запустении, хозяйство практически не приносило дохода. Имение требовало вложений и принципиально иного взгляда на его скрытые потенциальные возможности. Их Владимир Семёнович разглядел в лесах, плотной стеной окружавших старую усадьбу, и 21 тысячью десятин земли он распорядился с благоразумием радетельного хозяина. Однажды, во время своего очередного пребывания во Франции, Храповицкий был уязвлён надменным заявлением местного барона, владельца одного из характерных для этой страны замков, о невозможности создания российского архитектурного аналога. Вернувшись на родину, граф не стал откладывать дело в долгий ящик и развернул в своём имении строительство новой усадьбы.
Для воплощения в реальность дерзкой идеи он пригласил московского архитектора П. С. Бойцова, успевшего обрести известность своей тягой к эклектике и большим умением подражать стилям прошлого с тщательной проработкой деталей. Кроме собственных материалов в виде леса и кирпича, остальное, при строительстве усадьбы, заказывалось по всей России. Соединение трезвой расчётливости Храповицкого и буйства фантазии Бойцова дало роскошный результат. Их совместные усилия трудно назвать усадьбой — получилось целое поселение, по свидетельству современников — «Версаль в миниатюре».
На одном дыхании были возведены разные по функциональному назначению, но выдержанные в едином стиле постройки: дом главный и запасной, дом управляющего, летний театр, купальня, охотничий домик и другие. Внушительных размеров каретный двор был рассчитан на большое количество гостевых экипажей и обилие разнообразных транспортных средств самого хозяина.
Легенда повествует, что, когда через несколько лет поле памятного спора, барон оказался в «Муромцево», он едва справился с изумлением. К барскому дому его подвели не сразу. Рассмотрев первую продемонстрированную ему постройку, барон язвительно полюбопытствовал: почему перед замком нет достойного цветника? На это замечание хозяин с нарочитой небрежностью ответил, что цветники перед конюшней — дело не совсем разумное, а жилые постройки им ещё предстоит рассмотреть.
Амбиции и финансовые возможности хозяина оснастили усадьбу всеми доступными для того времени техническими средствами достижения максимальной комфортности — водопроводом, электричеством, канализацией, телефоном. Была построена даже собственная телеграфная станция. О роскоши внутренней отделки и вовсе говорить не приходится: «паркетные полы, живописные и резные по дереву потолки, стены и двери, полированные деревом...». Не обошлось, конечно, без главного украшения дворцового интерьера — большой коллекции картин. Помимо изящной мебели, заказанной Храповицким у придворного декоратора, дом украшали милые, с любовью подобранные безделушки, создававшие в доме особый, неповторимый уют: скульптуры Ботта, коллекция оружия, фарфор, бронза — от царского поставщика Эберта, столовое серебро от Фаберже. Поддержание усадебного великолепия требовало, разумеется, значительных средств, источником которых стало основное природное богатство Владимирщины — лес.
После 1887 года весьма скромные продажи валежника и сухостоя местному стекольному заводу встрепенулись и приобрели небывалый размах. Для переработки леса в деревне Ликино была организована лесопильня. Москва виделась наиболее привлекательным рынком сбыта, и для разрешения возникшей транспортной проблемы Храповицкий проложил собственную железнодорожную ветку, соединившую Ликино со станцией Горки Муромской железной дороги. Деревянное здание станции «Храповицкая», дом станционного смотрителя, станционный лабаз, здание почты с телеграфом, школа, казармы для рабочих — всё также было выстроено по проектам Бойцова. В своих делах граф был далёк от примитивной, хищнической вырубки леса. Его восстановлением он занимался с не меньшим энтузиазмом.
Целостность архитектурной композиции, как известно, немыслима без садово-паркового обрамления, и для его создания Храповицкий пригласил лучших в этой области специалистов. Изначально парк был составлен из итальянской части с водными каскадами и партерами и французской, оснащённой фонтанами, оранжереями и площадками для игр. В 1910 году к ним присоединилась английская часть парка с живописными аллеями, полянами и прудами. Вдоль освещённых электричеством дорожек были расставлены скульптуры и венская мебель. По свидетельству сторожила: «К главному дому с реки Судогда был проведён водоканал. От выхода на озеро шли каскады фонтанов. На водной глади плавали белые лебеди и ходил маленький пароходик. На южном берегу водохранилища была величественная арка, купальни, беседки для отдыха, дальше шла примечательная берёзовая роща. В пруд в половодье заходила рыба из реки, было много щук. Владелец выращивал тут ценную рыбу».
В 1899 году Храповицкий обратился с просьбой дать разрешение на строительство храма. Построенная церковь стала очередным и последним архитектурным творением Бойцова в «Муромцево». Эклектика её очертаний на этот раз сильно тяготела к московскому барокко. Пышность внутреннего убранства церкви не уступала богатству оформления жилых покоев. А через семь лет участие другого, неизвестного нам архитектора, довершило формирование сказочно-готического облика усадьбы Храповицкого. К главному дому, без грубого вторжения в уже сложившуюся стилистику, деликатно присоединилась мрачноватая могучая башня.
Красотой и обворожительным уютом усадьба в первую очередь была обязана вкусу и заботам супруги Храповицкого — Елизаветы Ивановны. Пристальный и придирчивый взгляд хозяйки контролировал не только эстетику как таковую, но и условия её финансового обеспечения. Графиня вела дела, регулярно проверяла отчётные бумаги. Её неизбывной страстью была завораживающая красота птиц и цветов. Их разведением Елизавета Ивановна занималась с рвением настоящего натуралиста. В Муромцево постоянно доставлялись семена и побеги диковинных растений, завозились экзотические виды птиц. Сады, парки, дендрарии превращались в своеобразные коллекции редких для владимирских широт растений. Экзотические фруктовые деревья давали обильный урожай, поставляемый даже в столицы. Летом оранжерейные экзоты покидали свои зимние обиталища и блаженно расправляли причудливые ветви на открытом воздухе.
Успешное предпринимательство и социальная активность хозяина «Муромцева» значительно расширили круг его знакомств. За Владимиром Семёновичем закрепилась слава хлебосольного, щедрого и гостеприимного хозяина. Столичная знать, местные дворяне и деловые люди — все находили радушный приём в резиденции владимирского лесопромышленника. Празднества устраивались с большим размахом, подтверждая столичную «закваску» хозяина и подкупая местное влиятельное общество. Для гостей давались театральные представления, проводились музыкальные вечера, пышные балы, захватывающие игры и упоительные катания на лодках. На берегу пруда белела оркестровая беседка. Выступающий в ней музыкальный коллектив был детищем самого Храповицкого, и граф им очень гордился. Но особой страстью хозяина были охота и собаководство. Почивших четвероногих любимцев граф хоронил на расположенном рядом с дворцом специальном кладбище, а на могилках верных бессловесных друзей устанавливал гранитные плиты.
Хозяйскую чету отличало внимательное отношение к работавшим в имении людям. Для обучения крестьянских детей графом были организованы две бесплатные школы — четырёхклассная начальная и музыкальная. Им же были приглашены учителя, приобретены музыкальные инструменты. Лучшие выпускники музыкальной школы вливались в знаменитый оркестр графа, о котором знали даже в столицах. На каждый праздник Елизавета Ивановна собирала ребятишкам корзинки с фруктами, выращенными в усадьбе, а по большим праздникам баловала и взрослых. На средства В. С. Храповицкого в Ликино была открыта больница. Но не только делами имения ограничивались заботы Храповицкого, он радел за всю Владимирскую губернию. В народе графа уважали за его щедрость и отзывчивость, но знали, что на такое отношение могут рассчитывать только исполнительные и преданные работники.
В 1913 году, когда по случаю 300-летия династии Романовых на российском престоле, император совершал поездку по Владимирской губернии, В. С. Храповицкий — предводитель губернского дворянства — сопровождал царя, посвящая его в местные дела и планы. Монарший визит предполагался и в «Муромцево», для чего была даже проведена специальная железнодорожная ветка, но в силу обстоятельств так и не состоялся.
К переломному 1917 году великолепное имение достигло пика своего процветания и благополучия. Усадебные красоты поддерживались отлаженным ведением лесного хозяйства, оснащённого передовыми технологиями. Грянувшую революцию и неизбежную национализацию своего детища Храповицкий встретил с достоинством. Он сам произвёл опись всех имевшихся в имении художественных ценностей и добровольно передал их государству. Окинув прощальным взглядом свою жемчужину, свою гордость, Владимир Семёнович вместе с женой тихо удалился во Францию.
Опустевшая усадьба, несмотря на то, что была передана под присмотр губернскому комиссариату земледелия, систематически подвергалась разграблению, пока в 1921 году в её стенах не поселился лесной техникум. Кстати, когда-то сам Храповицкий планировал организовать подобное образовательное учреждение в своей вотчине. Советский лесхозтехникум располагался во дворце в течение пятидесяти шести лет, и за это время имение изменилось до неузнаваемости. От изысканного декоративного убранства усадьбы не осталось и следа, высохли каскады, заросли пруды. Избалованным прежним уходом парковым деревьям теперь приходилось в одиночку противостоять природным невзгодам и людскому равнодушию. Главная башня превратилась в водонапорную, что, конечно, не лучшим образом сказалось на её облике. На представленном полотне запустения осталось сделать ещё один характерный мрачный мазок: здание церкви было приспособлено под склад горюче-смазочных материалов.
Светлым майским днём 1928 года в советское село Ликино Владимирской области из далёкого французского городка Ментона пришло письмо. «Дорогие крестьяне, — писала бывшая хозяйка бывшего имения, — обращаюсь к вам с просьбой: соберите, сколько можете, денег и пришлите мне. Вы владеете землёй моего мужа Владимира Семёновича Храповицкого, который скончался в нищете, я осталась теперь одна, без всяких средств на самую бедную жизнь. <...> Прошу помочь мне...». По-большевистски принципиальный и строгий ответ завершался советом «обратиться за помощью к тем, к кому вы сбежали...»
Когда в 1977 году техникум покинул главный дом усадьбы, сиротство и опустошение когда-то блестящей резиденции Храповицкого дошло до предела. Бесприютная, всеми оставленная, она вовсе перестала сопротивляться натиску разрушения, но даже в 1992 году фрагменты внутренней обшивки всё ещё отчаянно цеплялись за стены. А ещё через три года случился пожар, не пощадивший крышу и перекрытия.
И все-таки очень хочется верить, что судьба многострадального «Муромцева» посчитает выпавшие на его долю несчастья достаточным испытанием и предоставит этому прекрасному уголку реальную возможность возрождения. Надежда на это забрезжила ещё в 1997 году, когда в усадебной церкви стали проходить службы, хотя и без прежних превосходных икон. Пора бы двинуться дальше...
Елизавета Газарова
Владимирский Версаль
Владимирский Версаль