Владимирская земля в графике Бориса Французова

Потому и потянулось за ним в его родном Заречье прозвище — «француз», что среди тех двенадцати бородатых лапотников-рожечников, что покорили Париж на промышленной выставке 1884 года, был и его предок. А потомки, понятное дело, стали Французовыми.

Выдающийся художник Владимирщины Борис Федорович Французов (обладатель Гран-при и медали на VII международной триеннале графики в Таллине, лауреат премии на XVII международной биеннале графики в Любляне, лауреат премии биеннале европейской графики в Варне, обладатель диплома Академии художеств России) родился в Камешково. Его работы вы можете увидеть и в Государственной Третьяковской галерее, и в Государственном Русском музее, и в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, и во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике, в других художественных галереях России, в зарубежных собраниях графики.

Это я к тому, что признание не обходило его стороной. Теперь, когда мы достигли крайней точки отхода от элементарных эстетических ценностей, когда агрессивная примитивизация и опошление в псевдоискусстве вот уже двадцать лет насилуют искусство истинное, народное, — оно вновь, имя за именем, начинает возвращаться к нам, к народу. Яркой приметой этого стало официальное открытие 7 февраля — в самый день рождения художника — во Владимире, в доме номер два на Спасской, его Мемориальной творческой мастерской. Как совершенно справедливо отметила на торжестве исполняющая обязанности начальника Управления культуры администрации г. Владимира Наталья Литвинова, «это уникальная мастерская, потому что она настоящая, живая».

В мастерской, где когда-то работал Борис Французов, было много гостей, теплых слов, надежд на возвращение в жизнь высокого искусства, назначение которого так просто и точно определил гений русской поэзии Александр Сергеевич Пушкин: и долго тем любезен будет он народу, что чувства добрые он лирой пробуждал...

Увы, век нынешний нам предъявил иные правила, критерии и вкусы... В последнее время часто приходилось видеть такие «креативные» проекты или полотна современных живописцев, особенно именитых или очень готовых ими стать, которые не просто вызывали недоумение, а даже некоторую оторопь. И с завидной регулярностью специалисты от этого искусства задавали мне в ответ один и тот же вопрос... Причем, задавали всегда с тонкой улыбкой: «А есть ли у вас художественное образование?» И услышав моё «нет», уже не скрывая во взгляде торжествующих огоньков, разводили руками. Словно определяя самим этим движением некую территорию для избранных, на которую я не вхожа. Мол, ну, чего же ты тогда хочешь? И из сугубой только интеллигентности несли нечто об игре воображения, о воплощении иллюзий в реальность, одним словом, о креативности... Мол, смена эпох, иное время, иное настроение, а, значит, и иная живопись...

На заседании оргкомитета по проведению года культуры в России, начавшегося с января 2014-го, Владимир Мединский сказал: «Почему под современным искусством мы понимаем исключительно что-то непонятно кубическое, корявое, вплоть до груды кирпича, которую представляет собой инсталляция, финансируемая из госбюджета?» И добавил: «Современное искусство — это все то, что делается сегодня». Воистину так. Потому таким важным, возрождающим надежды, показался мне владимирский торжественный выход на просторы России современного реализма, России, за два десятка лет погрязшей в пагубной привычке не замечать или забывать свои ценности, попугайски славословить забугорные ценности, ставшие теперь нам привычными, но уже поистрепавшими, утратившими цену в самих странах их «произрастания».

Из всей известной в живописи видов графики офорт, пожалуй, самый строгий. Гравюра на металле требует, кроме таланта живописца, еще и множества других дарований. «Крепкая вода» — так дословно обозначили этот вид искусства еще в средние века, требует познаний в химии и физике. Тонкая игла оставляет на металле едва заметный след, кислота делает его глубже... Точка, черточка, линия... Наносимые художником на мертвый металл, они каким-то чудом образуют удивительный оттиск. В случае с Борисом Французовым это всегда оттиск душевного переживания о Родине.

«Береза на ветру», «Солнечный ветер» или «Ливень» — в них есть простор степи, наполненной солнцем и ветром. И ливнем. И ясным чувством любви к тому миру, в котором он творит. К его людям («Бабушка»). К его прошлому («В Муроме», «1812 год»)... Он оставил нам так много, что только одержимому радостью такое по плечу. Художник работал в разных техниках: гравюра на дереве, линогравюра, акварель, пастель, гуашь, масляная живопись. Но именно в классической технике офорта создал произведения наибольшего художественного значения, возвысив гравюру на металле до яркого живописного полотна, не уступающего по глубине передачи чувства никакому другому виду живописи.

Да, офорт Французова, порой, почти фотографичен в деталях. Да, он, как правило, лишен возможностей, присущих художнику, пишущему красками. Но кто сказал, что он при всем этом, менее живописен? Не глубок? Лишен нравственного чувства? И не скажет. Потому что все это есть и звучит ярко и солнечно. Прочитала на сайте нашего Министерства культуры: «Б. Ф. Французов дал графике XX века полноценное картинное звучание. Тональная и композиционная полнота и цельность его работ, достоверность и «взаимоувязанность» отдельных элементов плоскости, совершенство изложения создают впечатление светоносности и цветности чёрно-белых офортов художника. Произведения Бориса Французова воплощают гармонию мира, зовут к согласию, свету, добру». И подумалось: если это так понятно Министерству культуры России, то почему же потребовалось 20 лет для того, чтобы понять еще более простую мысль: наследие художника и память о нем есть та тонкая ткань нашей духовной — современной! — культуры, которые надо сберечь. Обогреть вниманием. Помочь донести молодежи... Ведь если бы не самоотверженное служение этой цели вдовы Бориса Французова Юлии Николаевны, инициатора владимирского «Фонда Французова» и «Французовских чтений», прошедших только что в родном городе художника Камешково, я едва ли имела бы счастье и удовольствие писать сегодня эти строки.

О Юлии Ивановне надо говорить особо. Она из тех самых людей, которые сегодня «не в моде», но составляют золотой фонд нашей интеллигенции, не растерявшей нравственной чистоты в последние два десятилетия. Но о себе из нее и двух слов не вытянешь. А вот о творческой мастерской, где читает лекции студентам и школьникам (которые все чаще сюда приходят!) о том, что «путь в настоящем, высоком искусстве, всегда предполагает ясность в отношении к земле, к жизни, к природе, к Отечеству», о том, что творчество Бориса Федоровича и несет эту ясность каждым листом его графики, может говорить часами.

На торжестве официального открытия творческой мастерской художника председатель комитета по образованию, науке и культуре Владимирского горсовета Кирилл Ковалев не без гордости от происходящего отметил, что, по сути дела, мастерская Французова есть первый муниципальный музей в России. Примета симптоматичная. Ведь так было у нас во все времена: чужеродная зараза — хоть в культуре, хоть в политике — всегда ломится через столицу, а возрождение — и культуры, и национальной политики — шло в столицу отсюда, из России народной. «Я помню эту кепочку, — заговорил Кирилл Ковалев, и тотчас улыбками ответили все собравшиеся в мастерской. — Уникальный это был человек. Специалисты ставят его в один ряд с теми, кто определил пути развития нашего изобразительного искусства, — с классиками Венециановым, Саврасовым, Суриковым»... Но для собравшихся Борис Французов был еще и друг, и коллега, и учитель.

Друг художника народный артист России Николай Горохов: «Мы живем в достаточно циничном мире и оскудеваем душами. Мне Борис был интересен как русский человек. Мы стесняемся этого, а он был русский человек... Сколько у него было внутри! Он потому и великий художник». Кандидат искусствоведения, член Союза художников России, заведующий кафедрой искусствоведения Института искусств Московского госуниверситета дизайна и технологии, за двадцать лет не пропустивший ни одних «Французовских дней», Виктор Калашников говорил: «Творчество Французова — это «бухта», где можно остановиться, подремонтироваться душой и плыть дальше». Это слова человека в искусстве очень даже сведущего.

В череде выступивших на торжестве людей общим оказалось то, что такой сложный — а Борис Французов был сложный! — человек в таком сложном мире нашел сам и помогал найти другим ценности, которые не мельчают и не поддаются тлению. Стало быть, они верны. Для отравленного либерализмом разума они будут смешны. Не современны. Думаю, поэтому и не везут в Московский манеж ни графику Бориса Французова, ни пейзажи прикипевших к владимирской земле Юрия Мокшина, Виктора Калашникова, Андрея Мочалина, Алексея Солодилова, Юрия Ткачева, Жанны Кадыльской, Валентины Гилазутдиновой, Ивана Харченко... И я в полной мере разделяю слова заслуженного художника России Юрия Ткачева: «Искусство сегодня — как оружие массового поражения. Пройдет это время ненормальное, и люди вспомнят об искусстве настоящем. И надо сделать все, чтобы к тому времени его сохранить... Взгляните на выставку — у нас-то хорошо! И надо говорить людям, что у нас в стране — хорошо! Все реалистическое искусство говорит об этом. Понимаете — как продать Россию? Ведь народ будет заступаться за нее, если будет знать, как она хороша. И надо сделать из нее помойку, чтобы защищать ее было некому. Но, я думаю, мы это переживем... И пусть не печалятся все, у кого нет специальных знаний. У нас есть единственно верный, данный народу навеки барометр — наша душа. И все, что созвучно нашей душе и составляет нашу культуру. Пусть эта мысль закаляет нас и дает нам сегодня силы».

Позади торжественное открытие Мемориальной творческой мастерской Бориса Французова во Владимире, и «Французовские дни» в камешковском историческом музее, а мы шли по широкой улице Камешково вниз, с холма, и перед нами открывалась за заснеженным полем глубокая даль. В серый февральский денек она была и печальной, и куда-то зовущей одновременно. Как на офортах Французова...

Надо же так: ну, совсем не русская фамилия прижилась в русской глубинке! И совсем как легкий ветерок из необъятной дали налетела легкая мысль: а ведь прав был Булгаков, когда в 1923 году написал о Всероссийской сельскохозяйственной выставке в Москве в очерке «Золотистый город» о клинобородых владимирских рожечниках: «Высвистывают на длинных деревянных самодельных дудках старинные русские песни. То стонут, то заливаются дудки, и невольно встают перед глазами туманные поля, избы с лучинами, тихие заводи, сосновые суровые леса. И на душе не то печаль от этих дудок, не то какая-то неясная надежда. Обрываются дудки, обрывается мечта».

Мечтали и все мы, участники «Французовских чтений». Но знали, что след его не остыл на земле владимирской. А это значит: не остыл он и в людских душах.

Елена Пустовойтова, писатель