Сокровенная Москва Аполлинария Васнецова

Имя русского художника Аполлинария Михайловича Васнецова принадлежит Москве безраздельно. Этот человек, вышедший из глубинной России, увидел в древней столице именно ее тихую народную суть.

В сумрачном свете приближающейся революции начал он творить свой долгий рисунок. Скрипело перо по грубой желтой бумаге, выводя неосознанные линии. Неправильный треугольник Кремля, две тонкие ветки Москвы и Неглинной, рукописная подкова Китайгородской Стены. И тогда он понял, что Третий Рим — это большая христограмма, начерченная камнем на земле, центробежный коловрат света и воздуха, способный вобрать в себя ограниченные пространства Запада и бескрайние просторы Востока. Над Москвою вставало раннее зарево и русские люди молились. Слабо шевелились их души, как солома на ветру. По всей земле от Балтики до Тихого океана лежала эта тихая солома.

Имя Аполлинария Михайловича Васнецова принадлежит Москве безраздельно. Этот человек, вышедший из глубинной России, увидел в древней столице именно ее тихую народную суть. Не прообраз мегаполиса, а Большую деревню — стольный город, в котором каждая часть безграничной России может найти свое малое отражение.

Великий русский художник родился в селе Рябово Вятской губернии в семье священника. С детства наученный и напоенный красотой Родины, он и в Москве угадывал просветы русского пейзажа, а вид с Воробьевых гор напоминал ему высокий берег Вятки. После вятского духовного училища Васнецов по настоянию своего знаменитого брата переехал жить в Петербург, затем в Орловскую губернию сельским учителем. В Москву художник прибыл только в 1878 году и посвятил ей всю оставшуюся жизнь. Конечно, были неоднократные путешествия по Российской империи на Русский Север, в Крым, в Италию, Францию, Германию. Но Москва до последних дней оставалась для младшего Васнецова центром духовного притяжения и творческим стержнем.

В 1900 году Васнецов становится академиком петербургской Академии художеств. В 1903 году участвует в организации Союза русских художников. В 1901-1918 годах руководил пейзажным классом Московского училища живописи, ваяния и зодчества. А с 1918 возглавлял Комиссию по изучению старой Москвы и проводил археологические исследования при земляных работах в центральной части города. Белокаменная древнерусская столица запала ему в сердце и стала для него источником неиссякаемого вдохновения. Васнецов буквально начинает думать и дышать Москвой. Он пишет ее панорамы, город из окна с видом на Кремль и угловую Беклемишевскую башню, что стоит дозором у Москвы — реки и откуда вела когда-то дорога на Золотую Орду.

Буквально с первого года жизни в исконной столице для Аполлинария Васнецова начинается долгое дело собирания информации о Москве, которое закончится лишь со смертью мастера. Собраны тысячи подробностей о быте, нравах, книжной торговле, праздничных гуляньях и пожарах, испепелявших город, о ремеслах и художествах. Кроме наполнения исторической библиотеки, Васнецов постоянно посещает лекции крупнейшего русского историка Ключевского.

Имя Васнецова становится родным для русского общества после того, как в журналах и газетах все чаще появляются васнецовские иллюстрации древней столицы. Слава сама находит его. В 1891 году братьям Васнецовым поступает заказ иллюстрировать лермонтовскую «Песню про царя Ивана Васильевича и Купца Калашникова». И он пишет Москву — деревянную, морозную, строгую, только что угадавшую в себе Третий Рим.

В 1900 году художник воплотил в жизнь давнюю мечту: увидел Москву с воздушного шара. Его глазам предстал уникальный город сорока сороков, город-икона, каждый слой которого он знал и чувствовал под черным бельмом временной копоти, под наслоениями чужеземной барской культуры. Васнецов слышал этот первообраз даже там, где не осталось красок. Он ощущал его в рублевской чистоте и яркости.

Над сокровенной Москвой было явственно больше неба, вся она пласталась населенными островами среди дремучих лесов, окольцованная пыльными дорогами и булыжными мостовыми. В ней прекрасно угадывались все семь холмов и крутицы левого берега. Больше тысячи куполов ослепительно светили в небо. Она была несомненной живой частью той же самой России, что без конца и края тянулась во все стороны. Создавалось впечатление, что пара сотен деревень столпилась на одном месте, поднеся к треугольнику Москвы — реки и Яузы свои храмы. «Через Москву надо было перешагнуть как через порог, чтобы ехать дальше, в населенный северный край», — размышлял потом в своих записях Апполинарий Михайлович, очевидно, представляя себя в роли князя Долгорукого. «Взыде на гору и обозрев с нея очами своими семо и овамо по обе стороны Москвы-реки и за Неглинною, возлюби села оные и повеле вскоре сделати град мал деревян... и прозва его званием реки Москва-град».

Васнецов чувствовал город от его первой долгоруковской секунды. В России вряд ли найдется человек, которому будет дано столь глубокое знание и понимание Москвы. Поэтому в его гениальных акварелях мы находим все: «Основание Москвы», «Постройка первых стен» и далее — эпоха за эпохой. Васнецов почувствовал дар композиционного видения, он потрясающе кинематографичен. Окажись в его руках средства современной флэш-анимации — мир получил бы невероятной силы и глубины прозрение в прошлое православной империи.

После революции Васнецов становится еще более востребованным, чем в царской России. Это парадокс, но вопреки волне, желающей смести все старое, молодое советское общество рождает волну противоположную. Интерес к древнему городу растет. Чем ближе его прошлое к уничтожению, тем дороже оно для исследователей. Москве потребовался свой художник-историк. Никто не подходит на эту роль лучше Аполлинария Михайловича. Музей истории Москвы заказывает ему цикл картин по эпохам развития города. Теперь на полотне взвешивается и сверяется с десятками источников каждая мелочь.

Васнецов проживал с семьей неподалеку от Земляного вала в Фурманном переулке, где сегодня находится уникальный музей-квартира великого художника. Его кабинет был забит старинными картами, планами, свитками. Весь пол устелен картами и гравюрами. Несколько набросков плюс акварельный эскиз, который затем поступал на суд ученого совета.

Васнецов несколько десятков раз изображал Кремль. Но каждый из этих шедевров уникален в своем роде, каждый похож на отдельное стихотворение в красках. Так проникновенно писать одни и те же здания не дано никому. В зависимости от эпохи нам предстает то деревянное царство в столице тайги, где пересекается несколько лесных большаков, то белокаменный остров над Москвой-рекой, вокруг которого толпится торговый люд, то грандиозное торжество православной государственности в эпоху расцвета и московского могущества, то суровый Кремль перед нашествием Тохтамыша. «Сказочное жилище жар-птицы», — воскликнет Апполинарий Михайлович, разглядывая старинные гравюры Москвы, и напишет свой знаменитый «Всехсвятский каменный мост». Пишет он банные улицы и ватаги скоморохов, пишет торговые ряды и народные собрания, бойницы стен и тесовые кровельки.

Помимо бесценного художества Васнецов подарил себя Москве и как хороший историк города, — им написано множество статей — сколько спасено старых сооружений в бытность его председателем Комиссии по изучению старой Москвы, никто не считал, никому это неведомо...

Факт в том, что Васнецов обладал колоссальной пассионарностью. Такие люди создают вокруг себя целое движение, целую культурную атмосферу. Несомненно, что эта атмосфера оказала свое благотворное влияние и на облик сталинской Москвы. Нельзя утверждать, будто Васнецов явился к Сталину и убедил его в том, что большой советский стиль должен нести в себе древнерусский заряд. Но теперь, с высоты прошедшего времени, присутствие древнерусского зерна в сталинской архитектуре, перекличка с башенками и бойницами Кремля, зашифрованная концепция Третьего Рима — для нас уже не подлежит сомнению. Такие исполины как Васнецов повлияли на формирование исторического образа Москвы, потому что они создавали среду, а в среде приходилось жить чиновникам и политикам, и действовать в системе ее незаметных координат, и мыслить ее языком. Можно сколько угодно переделывать страну, крушить ее прошлое, но строить придется из той же «глины», и в свете тех же моральных установок.

Трудовые будни наступили для Аполлинария Михайловича, когда в столице начали строить метро. До этого момента на территории Кремля и вокруг нельзя было вести археологические раскопки. Васнецов просил метростроевцев сообщать о каждой находке, объясняя ее ценность. Он был классическим профессором из какого-нибудь советского фильма — в шапке с бобровым околышем, в старомодном пальто. Спускался в прорытые котлованы, до глубокой ночи делал зарисовки и перебирал камни.

Однажды Васнецов позвонил своему другу археологу и попросил немедленно подъехать к Тверской, где рыли котлован для метро. Они вместе спустились под землю и увидели белую каменную кладку. «Смотрите, это же Воскресенский мост через Неглинку! — воскликнул Васнецов — А мне не верили, что он был здесь!»

«Я только Русью и жил», — говорил старший Васнецов, подводя итог жизненного пути. «Мое заветное желание — выразить сказку истории», — вторил ему младший брат.

Артем Сериков