Смольный институт: школа девичьего благонравия

Воспитательное общество благородных девиц положило начало женскому образованию в нашей стране. Выпускницы Смольного, воспитывая своих или чужих детей в уважении к знаниям и культурному наследию, вольно или невольно способствовали просвещению русского общества.

Близкие Екатерине Великой идеи просвещения искренне разделялись многими её прогрессивными сподвижниками. Таковым был И. И. Бецкой, получивший образование за границей и сформировавшийся там как мыслитель и деятель образования. На педагогические воззрения Бецкого определяющим образом повлияли труды Д. Локка, Ж.-Ж. Руссо, Д. Дидро и других представителей французского просвещения, согласно которым воспитание «нового» человека должно происходить в строгой изоляции от внешнего мира, погрязшего в «суевериях» и «злонравии». И. И. Бецкой представил Екатерине доклад об общей реорганизации в России дела воспитания детей — «Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества», став инициатором школьной реформы 1763-1764 годов. В результате была создана система закрытых учебно-воспитательных учреждений сословного характера.

Прекрасно понимая роль женщины в деле формирования общественного сознания и воспитания подрастающего поколения, Бецкой проявил себя горячим сторонником женского образования. В мае 1764 году специальным указом Екатерины II в Санкт-Петербурге было создано «Воспитательное общество благородных девиц», преследовавшее цель «...дать государству образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества». Принципиально новое учебно-воспитательное заведение разместилось в стенах Воскресенского девичьего монастыря, который начал строиться еще при императрице Елизавете Петровне на месте принадлежавшего ей Смольного дворца и был открыт одновременно с Воспитательным обществом. Именно поэтому Воскресенский монастырь обычно называли Смольным монастырем, а питомиц Воспитательного общества — «смолянками» или «монастырками».

В Воспитательное общество благородных девиц принимали в шестилетнем возрасте, курс обучения длился 12 лет и состоял из четырёх трёхлетних классов. Всё это время воспитанницы должны были безвыездно пребывать в стенах института и не иметь свиданий с родными. С родителей бралась расписка, что они ни под каким предлогом не будут требовать своих дочерей назад до истечения срока обучения и достижения ими восемнадцатилетнего возраста. Императрица надеялась, что изоляция девочки на долгий срок и возвращение в родную среду уже развитой и облагороженной девушки, будет способствовать смягчению нравов и созданию «новой породы людей». Немногие из знати были согласны обрекать своих дочерей на безвыездные 12 лет учебы. Именно поэтому основной состав учениц был родовитым, но бедным.

Для занятий первоначально назначались только учительницы, которые должны были неотлучно днём и ночью находиться при детях. Распорядок дня был незыблем и строг: подъём в 6 часов утра, уроки с 7 до 11 и с 12 до 14 часов. Занятия чередовались с физическими упражнениями, играми и прогулками. Воспитанницы учились круглый год, каникулы не предусматривались. Раз в три года проводились экзамены. Форма учениц свидетельствовала о принадлежности к той или иной возрастной группе. Девочки младшего возраста носили платья коричневого цвета, их называли «кофейницами»; воспитанницы-подростки 9-12 лет одевались в голубые платья, с 12-15 лет — в серые, а в 15-18 лет на занятия ходили в зеленых, а на балы — в белых платьях.

Программа обучения была разработана в духе тогдашних требований к женскому образованию, предусматривая изучение русского и иностранного языков, арифметики, географии, истории. Обучали также стихосложению, музицированию, рисованию. Кроме общеобразовательных предметов, нужно было научиться и всему, что должны были уметь добродетельные жёны и матери: шитью, вязанию, танцам, музыке, светскому обхождению. Учителя обязывались обращаться с девицами кротко, гуманно, ласково и справедливо. Телесные наказания не допускались. Выработка хороших манер и светского благородства должна была помочь питомицам Воспитательного общества занять видное положение в обществе, чтобы воспитанная в них привычка к добродетели способствовала повышению его нравственного уровня.

Спустя год при институте, учреждённом первоначально как закрытое привилегированное учебное заведение для дочерей дворянской знати, открылось отделение «для мещанских девиц» (недворянских сословий, кроме крепостных крестьян). Оба института находились на территории Воскресенского монастыря, имели единое начальство и штат учителей, но размещались в разных зданиях и различались программой и длительностью обучения. Управление делами Воспитательного общества возлагалось на Совет Попечителей. Главой Воспитательного Общества назначалась начальница, подбирающая педагогический состав, решающая вопросы экономического и организационного характера.

Императрица постоянно держала в поле своего зрения все, что касалось Смольного института (так вскоре стали называть Воспитательное общество). Через несколько лет после его основания она писала Вольтеру: «...Мы очень далеки от мысли образовать из них монашек; мы воспитываем их так, чтобы они могли украсить семейства, в которые вступят, мы не хотим их сделать ни жеманными, ни кокетками, но любезными и способными воспитать своих собственных детей и иметь попечение о своем доме».

Самые первые институтки были отгорожены от влияния семьи, но не от мира вообще. Их часто вывозили на прогулки и придворные мероприятия, в стенах Смольного устраивались торжественные обеды и спектакли.

После смерти императрицы Екатерины Павел I поручил своей супруге Марии Федоровне главноначалие над всеми благотворительными и женскими учебными заведениями России. Императрица управляла Смольным институтом 32 года и существенно реформировала его: срок обучения был сокращён до 9 лет — трёх трёхлетних классов, возраст приёма в институт повышен до 9 лет, установлены полугодичные и годичные экзамены, разрешены свидания с родными, для преподавания приглашены учителя-специалисты, а круглосуточное нахождение при детях доверили классным дамам, заботившимся о воспитании характера, успехах, поведении, манерах и гигиене воспитанниц. Основным критерием отбора классных дам обычно был незамужний статус. Неустроенность личной жизни, порой, весьма негативно сказывалась на их характере, и стареющая особа начинала отыгрываться на своих подопечных, запрещая все, что можно, и наказывая за малейший проступок. Заработать выговор можно было за любое отступление от правил: слишком громкий разговор на перемене, небрежно заправленную постель, выбившийся локон из строгой прически. Впоследствии классными дамами в институте работали многие его выпускницы.

Воспитание дворянок и мещанок отныне было строго разделено. Девочек-мещанок стали принимать с 11-12 лет, а срок их пребывания в заведении сократили до 6 лет, поскольку по мнению императрицы обучение мещанских девиц должно ограничиваться «учинением их добрыми женами, матерями и хозяйками». Совместные с «благородной половиной» собрания больше не устраивались, а лазареты заведений были отделены друг от друга. Императрица даже отменила обучение мещанок иностранным языкам, но поскольку многие из выпускниц становились гувернантками, преподавание французского и немецкого языков всё же было восстановлено. Самыми же существенными последствиями реформы Марии Фёдоровны стали перемены в характере Воспитательного общества. Широкие гуманно-общественные задачи, поставленные Екатериной II, были заменены более узкими, чисто женскими.

В 1809 году институт окончательно перебазировался в специально возведённое для него архитектором Дж. Кваренги здание с огромными дортуарами и классными комнатами. Кстати, разработанная архитектором схема расположения учебных и служебных помещений не потеряла своей актуальности и сегодня. Дворянская часть института, именуемая «Обществом благородных девиц», с 1842 года обрела дополнительное название — «Николаевская половина». Сюда принимали дочерей лиц в чине не ниже полковника и действительного статского советника на казённый счёт и дочерей потомственных дворян за годовую плату. Девочек готовили для будущей придворной и светской жизни, и некоторые воспитанницы института становились фрейлинами двора.

Вторая его половина получила название Александровского училища, в которое принимали дочерей мещан и купцов, придворных служителей, унтер-офицеров гвардии. Мещанское отделение при Смольном институте стало родоначальником в России подготовки учительских кадров. Целое столетие после основания Смольного оба заведения состояли под главенством одной начальницы и одного инспектора. Разделение произошло по инициативе императрицы Марии Александровны, увидевшей в этом единении большие неудобства.

С отступлением от екатерининской образовательно-воспитательной концепции общение воспитанниц с внешним миром резко ограничилось. Все усилия администрации теперь были направлены на сохранение традиционного однообразия, а воспитание стало сводиться к поддержанию порядка, дисциплины и внешнего благообразия институток. «Казённые затворницы», как называл институток Александр Бенуа, чаще видели императрицу и придворное общество, чем своих близких. «Наше начальство, — поясняла такое положение дел одна из бывших смолянок, — находило это необходимым для того, чтобы воспитанницы сосредоточивали все свои помыслы на развитии нравственных способностей, чтобы приучить их довольствоваться скромною долею». Однако «убийственное однообразие» стирало всякие индивидуальные различия, «притупляло способности ума и сердца, охлаждало живость впечатлений, губило в зародыше восприимчивость и наблюдательность».

В самом начале 1859 года инспектором классов в Смольном, на Николаевской и Александровской половинах, был назначен уже известный к тому времени педагог Константин Дмитриевич Ушинский, который сразу же приступил к прогрессивным преобразованиям (новый семилетний учебный план с большим числом часов, отведённых на русский язык, географию, историю, естествознание и др.). По его понятиям, учитель русского языка не должен ограничиваться преподаванием грамматики, а обязан давать ученицам ясное представление об окружающем, научить их рассуждать о знакомых предметах и правильно выражать свои мысли. Училище, ранее готовившее дворцовых служительниц, теперь приобрело профессионально-педагогическую ориентацию.

Одна из смолянок того периода впоследствии вспоминала: «Если бы кто-нибудь сказал нам тогда, что этому человеку суждено не только пошатнуть устои двух огромных институтов, незыблемо покоившихся на основах безнравственной нравственности, ханжеской морали и рутинных схоластических приёмов преподавания и в корне изменить взгляды и мечты институток, мы, воспитанницы, ни за что не поверили бы этому». «...Наша мысль зашевелилась впервые, — продолжает она, — нас охватил какой-то вихрь вопросов, глаза у всех блестели, щёки пылали, сердца трепетали <...>, мы сразу, инстинктивно, почуяли в его личности что-то сильное, крупное, оригинальное». Ушинский настоял на том, чтобы занятия носили характер живых бесед. Своим воспитанницам он внушал: «Вы должны, вы обязаны зажечь в своём сердце не мечты о светской суете <...>, а неугасимую жажду к приобретению знаний. <...> Мечты могут оказаться пустыми иллюзиями, только умственный труд <...> никогда никого не обманывает...»

В конце третьего и последнего года инспекторства Ушинского, начальница всё с большей настойчивостью стала обвинять его в пренебрежении моральными основами институтского воспитания, стремлении «выбросить за борт как ненужный хлам всю женственность, скромность и другие особенности, составляющие главный фундамент воспитания молодой девушки». Раздражало её и стремление инспектора ограничить власть классных дам. На Ушинского посыпались клеветнические обвинения, и на некоторые из них ему пришлось давать официальные объяснения. Ровно через три года после вступления в должность инспектора, Ушинский подал прошение о своём увольнении из Смольного. Вместе с Константином Дмитриевичем институт покинули почти все приглашённые им преподаватели. Предложенные Ушинским прогрессивные учебные программы были свёрнуты, и до последних дней своего существования Смольный институт оставался образцом консерватизма и приверженности традициям.

В октябре 1917 года Смольный институт переехал в Новочеркасск. В феврале 1919 года здесь состоялся его последний российский выпуск. Условия институтского воспитания не создали «новую породу» светских женщин, как это первоначально планировалось, но сформировали оригинальный женский тип — восторженный и наивный. Институт представлял собой слишком абстрактную, искусственную модель действительности, чтобы приобретённые в нём навыки соответствовали естественному житейскому опыту. Многим смолянкам пришлось «прямо с облаков спуститься в самый неказистый мир», что крайне осложняло и без того трудный процесс адаптации к новой жизни. Культурная элита конца ХVIII — начала ХIХ века усматривала в институтках достаточно много достоинств: серьезность и образованность, естественность и непосредственность. Однако к середине XIX века «прогрессивная мысль» утвердилась во мнении, что институт не давал ни должного образования, ни подлинного нравственного воспитания, что «отжившая» институтская идея должна уступить место новому типу женского училища — открытой и общедоступной гимназии.

И всё же именно Воспитательное общество благородных девиц положило начало женскому образованию в нашей стране. Выпускницы Смольного, воспитывая своих или чужих детей в уважении к знаниям и культурному наследию, вольно или невольно способствовали просвещению русского общества. Накопленный же институтом положительный опыт был позднее использован в организации тех же гимназий, а затем и первых российских женских высших учебных заведений. Образ же институтки — этакой бледнолицей «кисейной барышни» — представляется ныне чуть ли не самым характерным персонажем широкой и красочной панорамы культурной жизни дореволюционной России.

Елизавета Газарова