«Папа, благослови!»
— Отец Виктор, сегодня, когда заходит речь о необходимости психологической реабилитации участников СВО, специалисты говорят: «Они вернутся другими». В чём, на ваш взгляд, заключается эта «инаковость»?
— Не просто другими… Многие придут другими до неузнаваемости. С проблемой боевой психологической травмы – посттравматического стрессового расстройства – ведётся работа, начиная с Первой мировой войны. Потом была Вторая мировая война, очень хорошо описанный американцами «вьетнамский синдром» и описанный нашими специалистами «афганский синдром», потом боевые действия в Чечне. И вот теперь – специальная военная операция, которая по психологической нагрузке на человека не имеет прецедентов: там опасность со всех сторон – снизу, сверху, сбоку, днём и ночью.
— Казалось бы, психологическая реабилитация – тема специалистов, психологов, психотерапевтов, психиатров. Но они привлекают к ней священнослужителей. Почему?
— Начну с того, что на работу в этом проекте меня благословил владыка (митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Евгений. – Ред.). Вот видите, у нас тут фотографии… Это мой сын. Ваня. В январе 2023-го он погиб. Шесть раз я ездил в зону СВО, сопровождая гуманитарный груз. Мне было важно погрузиться в эту атмосферу, посмотреть на всё изнутри, найти место, где выполнял боевую задачу мой сын, найти его особый, знаменитый танк. На танке был флаг, Спас Нерукотворный и написано «Отважный». Ваня назвал его «Кедр», потому что у него самого был позывной «Тайга». Сыну не надо было идти на войну, у него было ограничение по состоянию здоровья, но он рвался, он был так воспитан. У него два прадеда погибли во время Великой Отечественной войны, и я ему всегда о них рассказывал, он был руководителем патриотического клуба в нашем посёлке, очень хотел быть танкистом, даже пытался поступить в военное училище, но медицинское ограничение не позволило ему это сделать. Он даже (улыбается. – Ред.) как-то у меня спросил: «Папа, а если я справку куплю, что здоров, меня же в армию возьмут?» Помню, тогда ему ответил: «Нет-нет, мы будем всё делать честно. А вот если случится война, то некоторые ограничения, скорее всего, снимут». Так и произошло. Он сразу, подбив все свои дела, пришёл: «Папа, благослови!» И, видя моё замешательство, добавил: «Ты сам меня так учил». Ванина мечта сбылась… Он, окончив с отличием нашу сельскохозяйственную академию, отправился на Ямал обслуживать вездеходы на танковой основе. И потом, в военкомате, заметив, что он механик и имеет опыт такой работы, ему предложили быть механиком-водителем танка.
Так вот, возвращаясь к вашему вопросу. Московский психолог, всю свою жизнь лечившая боевые психологические травмы, говорила, что это не просто травмы, у некоторых ребят в душе огромная дыра, будто часть души гранатомётом вырвало. И, по большому счёту, у психологов очень мало инструментов, чтобы её раз и навсегда залечить.
— В таком случае какова цель реабилитации?
— Знаете, это так сложно, что я сначала хотел отказаться, но… В разговоре со священником, который курировал нашу учёбу, эта психолог рассказала (хорошо, что я этот разговор услышал в начале этого моего пути), что заметила – когда священники работают с бойцами, у них начинаются процессы исцеления души. Они восстанавливаются! «Я поначалу не могла понять, как это работает, но в итоге, – сказала она, – поняла, что у вас есть лекарство, которое называется благодать. Оно врачует изнутри». И этим лекарством, по её словам, владеют искусные священники, которые обладают основами психологии, которые способны сначала расположить к себе человека, а потом свидетельствовать о Христе, который спасает, лечит души. Если человека подвести к пониманию этого, а потом приобщить его к Таинствам, начинает происходить процесс исцеления.
И вот этот факт – свидетельство человека не церковного – подбодрил меня. Мы можем попытаться объединить психологию и духовные дары, совместить эти методы и принести нашим ребятам, участникам СВО, пользу, вернуть их к жизни.
- Поэтому помощь и именуют «духовно-психологической»?
— Именно. Но я бы даже сказал – психологически-духовная помощь, потому что всё идёт поэтапно.
И вообще, когда человек возвращается с СВО, он первым делом решает юридические вопросы. У него этим голова забита. Ему надо оформить документы, подтвердить свой статус, своё право на получение выплат, пособий. Уже потом он идёт к психологам, а те, в свою очередь, если понимают важность объединения, о котором я говорил, потихонечку направляют ребят к нам, к священникам.
Далеко не все идут, конечно. Ребята, вернувшиеся из зоны боевых действий, очень замкнутые, они не склонны кому-то открывать всё то, что с ними случилось на войне. Так что духовно-психологическая реабилитация – это очень сложный, длинный путь.
— В нашей епархии, как известно, немало подразделений, занимающихся социальной деятельностью. Их участники посещают пациентов больниц, хосписов, то есть уже имеют какой-то опыт духовно-психологической поддержки. Мы их, а также других добровольцев собираем и обучаем, приглашая специалистов, которые умеют работать именно с боевой психологической травмой – она более острая. И в настоящий момент у нас идёт это обучение. К примеру, в Успенском соборе Екатеринбурга проходят семинары, которые ведёт руководитель федеральной программы «СВОи для СВОих» Людмила Владимировна Пирогова – психолог, преподаватель психологии, специалист в области экстренной и кризисной психологии. Именно им, нашим волонтёрам, предстоит в работе с участниками СВО первыми свидетельствовать о Христе, а потом уже с ними будут работать священники. Волонтёрам предстоит большая, ответственная работа. Видите ли, не стоит обольщаться: многие участники СВО сами в храм не пойдут, опять же потому, что они склонны к замкнутости, к уединению.
— Но ведь говорят, что «в окопах атеистов нет».
— Если честно, в этой фразе мало истины. Один священник с большой трибуны, перед психологами и волонтёрами сказал: «Слышали же такую поговорку – мол, в окопах атеистов нет? Атеистов и правда нет. В окопах 99% язычников».
— То есть веру бойцы воспринимают как некий оберег?
— Да, как оберег. Посмотрите на рядового православного воина, у него чего только нет: и иконки, и какие-то руны, и талисманы всевозможные… Надо понимать, что у него до веры в Христа впереди ещё огромный путь. Да, там, в зоне СВО, ребята к нам, священникам, обращаются за помощью, за молитвой, за Причастием даже… За всем, что может сохранить жизнь. Но, вернувшись, многие храма сторонятся – там всë непонятно, там стоять надо, там все на меня смотреть будут, а на исповеди вообще свои тайны открывать надо – да ни за что! Поэтому мы будем искать этих ребят на их «площадках», участники СВО всё равно будут «кучковаться» – переживать всё пройденное в одиночку невозможно. И мы будем приходить в их сообщества – чай попить, поговорить…
Знаю несколько неудачных опытов других регионов. К примеру, священник в храме объявление написал, мол, приходите, мы вас ждём. Никто не пришёл. В одном из городов создали центр, разместили его в отличном месте, обустроили, посадили психологов, дали рекламу – за три месяца ни один человек не пришёл. Они не придут. К ним надо идти. Такая вот особенность: если ты у участника боевых действий доверие сыщешь, если он тебе поверит, если ему от разговора с тобой полегче станет, если он согласится идти за тобой дальше, то потихоньку ты приведёшь его к Таинствам, за которыми стоит та благодать, что врачует эти незалеченные раны в душе.
То же самое и с членами семей участников СВО. Они тоже сами вряд ли придут. Простой пример: в нашем посёлке каждый вечер проходят коротенькие молебны «О сохранении наших воинов, подвизающихся на поле брани», и я вижу, что из семей ребят – участников СВО вознести молитву за своих сыновей, мужей приходят единицы. И это только «церковные» люди, которые таковыми были и до начала СВО. Да, возможно, они молятся дома, но келейная молитва с соборной не сравнится. В городах, конечно, ситуация складывается по-другому, там на подобные молебны нередко и невоцерковлённые люди приходят. И на разных площадках в городе у нас с семьями участников СВО начинает складываться общение.
Людям надо помогать тянуться к Богу. Кроме Него, никто нам не поможет вернуть наших ребят – участников СВО – к жизни. Иисуса Христа просто надо позвать туда, куда ты идёшь. Но мы не умеем звать в свои дела. А вот Лука Крымский (Войно-Ясенецкий) – святой, архиепископ, врач-хирург, учёный – умел, поэтому его дела были просто невероятными. А святой Пантелеймон? Не имея специального образования, он был непревзойдённым врачом! Кто ему подсказывал диагнозы, способы лечения? Христос, в которого он уверовал и позвал в своё дело!
Наверное, если ты хирург, ты можешь полагаться исключительно на свои силы. А вот с душой – нет, душевную травму ты руками залечить не можешь, тут без Бога не обойтись. Если не позвать в наше общее дело Того, Кто создал эту душу, в её исцелении успеха не будет, хоть ты все психологические курсы мира пройди.
— Отец Виктор, а ваш личный трагический опыт помогает в работе с ребятами – участниками СВО или напротив?
— Видите ли, религиозное мировоззрение – это взгляд орла, который летает очень высоко и видит не только свою судьбу, но и судьбу всех народов, начиная от сотворения мира, от Адама. Он видит Бога! Естественно, это мировоззрение накладывает отпечаток на все твои дела. В детстве меня воспитывала очень набожная бабушка, и она лет с семи-восьми часто мне говорила: «Витя, запомни, это не наш дом. Мы тут в гостях, мы на испытании. Но однажды мы вернёмся домой. Там будет хорошо, а здесь – сложно, здесь надо достойно жизнь прожить, а потом мы вернёмся домой и там все встретимся, чтобы никогда не расставаться». И я всегда ловил себя на мысли, что, где бы ни жил, у меня состояние командировочного. Естественно, что и своим детям я передаю это мировоззрение. И когда погиб Иван… Я знал, что он достойно прожил жизнь, достойно прошёл это испытание. Он, как комета, ворвался в нашу жизнь, прожил её ярко, очень красиво, он был исключительный… Наверное, такие кометы долго не живут. И он ушёл. Ушёл готовить нам место. Как уходят готовить нам место все наши близкие. Хотя, конечно, по сердцу нам не свойственно с ними расставаться, по сердцу это беда. Поэтому появляются два противоположных чувства: с одной стороны, понимание, почему человек уходит, – он закончил свой путь, своë испытание, с другой стороны – скорбь, потому что расставаться очень больно.
И, конечно, неверующему человеку особенно скорбно, потому что он думает: «Как я буду без тебя?» Проще пережить разлуку, когда ты знаешь, что не всё закончилось, что его электричка остановилась раньше, твоя остановится чуть позже, но впереди нас ожидает встреча, и мы больше никогда не расстанемся.
Если бы я был неверующим, если бы ничего не знал про душу, я бы даже браться за это не стал. В таком, казалось бы, неподъёмном деле, как духовно-психологическая помощь участникам СВО и членам их семей, для того, чтобы увидеть результат, ты должен знать какой-то «механизм», который этот результат может обеспечить. Спустя полгода занятий я этот механизм увидел. И я делаю, что могу, а Господь пусть положит Свою помощь на наши общие усилия. Как Он говорит в Евангелии от Иоанна: «…ибо без Меня не можете делать ничего». И ещё написано: «Просите и дано будет вам». Поэтому, если мы хотим получить результат, нужно сначала освоить всё, что можно освоить, приложить свои усилия, сердце, старания и позвать в это дело Бога.
— В деле психологической реабилитации участников СВО какую роль играет семья?
— Огромнейшую! Необходимо родителям, жёнам наперёд рассказать, что их ждёт, дать им хотя бы общие понятия, как действовать в тех или иных ситуациях, ведь им предстоит за своих мужей, за своих сыновей бороться. Это вообще отдельная тема, с которой мы, конечно же, будем работать. Потому что если семья откажется от борьбы за человека, это будет катастрофа.
Кроме того, необходимо учить взаимодействию с участниками СВО медиков, сотрудников магазинов, управляющих компаний… Понимаете, многие ребята, пережившие опыт боевых действий, теряются от многозадачности. Если такой человек придёт в поликлинику, а его там будут гонять – пойдите туда, потом туда, а потом туда, он не будет это делать, он в лучшем случае плюнет и уйдёт. Но я знаю лечебные учреждения, где эта работа с ветеранами СВО уже выстроена. Как только боец обращается в поликлинику, об этом сообщается во внутреннем чате и к нему выходит сотрудник, который готов его сопровождать. Это ведь тоже терапия. Работодателей нужно учить этому взаимодействию, объяснять элементарные вещи, что, например, сегодня они в настроении, а завтра нет, что любое жёсткое обращение уводит их в состояние того, военного, противостояния. Это зачастую травмированные люди!
— То есть, по большому счёту, мы все можем принять участие в их реабилитации?
— Конечно! Вспомните, как встречали у нас «афганцев»… Нам нельзя повторять те ошибки! И мы не имеем права бросить этих ребят, дескать, пусть выживают, как хотят. Да, кажется, что это неподъёмная работа. Но всё равно надо её начинать. И говорить, говорить и говорить о состоянии людей с боевой психологической травмой, чтобы остальные как минимум не шарахались от них. Они наши! И страна сохранилась благодаря их непомерному подвигу.
Верю, мы преодолеем все трудности, Россия – богохранимая страна. А трудности нам нужны, без них никак. Господь говорит: «Берите крест свой, несите, Я помогу». Нам просто к этой трудности надо готовиться и «нести» этих ребят. Будем стараться. С Божьей помощью.
— И «Будем жить!» Ведь именно так называется проект.
— Помните, эта фраза звучала в фильме «В бой идут одни старики»? И Ваня, что бы ни произошло, говорил: «Слава Богу, будем жить!».
Текст: «АиФ-Урал»/ Рада Боженко.