Романтизм сыграл роль того русла, по которому устремился мощный поток переосмысления пройденного Россией пути, «припоминания» ее национальных черт, берущих начало из глубины веков, из дальней и почти уже сказочной допетровской эпохи. Романтики заново «открыли» для современников историю России — не как историю монархов, но как историю творящего народа. Открыли — и преподнесли ее в новом, переосмысленном виде. Именно под лупой романтизма стало вдруг отчетливо видно: в России не хватает России, в православной стране — Православия. Поиск «национального», самобытно русского, шел во всех направлениях. В литературе обратились к русским сюжетам В. А. Жуковский, А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь и Н. С. Гумилев. В живописи — О. А. Кипренский, В. И. Суриков, А. Г. Венецианов, В. М. Васнецов. В музыке основы национального стиля заложили композиторы, входившие в знаменитое сообщество «Могучая кучка»: М. А. Балакирев, А. П. Бородин, Н. А. Римский-Корсаков, М. П. Мусоргский. В архитектуре же результатом особенно долгого и мучительного поиска стало возникновение «русского» стиля.
Говоря о русском стиле, выделяя вехи в его развитии, обычно пользуются приставками: «псевдо-», «нео-» и даже эпитетом «петушиный» стиль. Между тем, лучшие его образцы заставляют усомниться: а столь ли необходимо принижать этот стиль, отбирать у него право на самостоятельное, не-вторичное существование? Мало кто усомнится в самобытности, в гармоничной красоте таких памятников архитектуры, как храм Спаса Нерукотворного образа в подмосковном Абрамцеве или особняк И. Е. Цветкова на Пречистенской набережной Москвы-реки, здания Шамординской пустыни, что под Козельском, или Марфо-Мариинская обитель на Большой Ордынке. Между тем, эти — и многие другие — памятники архитектуры являются звеньями одной цепи, компонентами единого архитектурного порыва многих мастеров.
Поиски национального стиля в архитектуре так же, как романтические искания в литературе, живописи и музыке, заставляют зодчих обратить особое внимание на постройки допетровской эпохи, особенно — XIV-XVII веков. А вглядевшись, заимствовать оттуда, помимо конкретных приемов и деталей, самую суть старорусского зодчества. Видный историк, один из теоретиков русского стиля И. Е. Забелин особенно ценил в народном зодчестве «характер леса», ту многосоставность русских строений, которую он считал идеальным выражением русского духа. Так, собор состоит из нескольких небольших храмов, а хоромы, деревянные или каменные, — из ряда построек. «Старинные русские хоромы, выросшие органически из крестьянских клетей... сохраняли в своем составе и тот облик красивого беспорядка, каким вообще отличается деревенское строение».
Не только зодчие, не только теоретики культуры влияли на облик городской застройки, на претворение в жизнь той или иной архитектурной теории. В городской архитектуре второй половины XIX века происходили масштабные изменения. И во многом они были обусловлены тем, что... пришел новый заказчик. Если раньше тон в градостроении задавало государство с его требованиями регулярности и типовой застройки, или же богатая аристократия с ее особняками на европейский лад, то теперь заказчиками становятся выходцы из самых разных слоев общества: купцы, мещане, а также научные и благотворительные общества, клубы, музеи. У каждого заказчика — свой вкус, свое архитектурное видение и — четкое понимание того, для каких нужд должно быть приспособлено строящееся на их средства здание. То или иное строение теперь не только должно отличаться внешним изяществом, не только вписываться в общий ритм города, но и быть функциональным. То есть — максимально подходящим для выполнения той или иной «работы». Впервые появляются специальные здания для музеев, выставок, в корне отличные от жилых или, к примеру, больничных помещений.
Старая Москва — та, что ныне сохранила еще свои форпосты в Замоскворечье, на Большой и Малой Никитских, в арбатских переулочках, во многом обязана своим обликом кошельку и эстетическому чувству московского купечества. Тем самым Мамонтовым, Рябушинским, Солодовниковым, Перловым, которые не уставали жертвовать деньги на приюты и церкви — и с которыми так бесцеремонно обошлась советская власть.
Одним из купцов, не только запечатлевших в камне собственные представления о прекрасном, но и внесших немалый вклад в эстетическое обновление родного города, был Петр Иванович Щукин. Родился он в 1853 году. Родителями его были Екатерина Петровна (урожденная Боткина) и Иван Васильевич Щукин, московский купец первой гильдии, крупный общественный деятель, добрый православный. В семье было одиннадцать детей — четыре дочери и семь сыновей; пятеро из них стали коллекционерами предметов искусства. Родители дали Петру, третьему по старшинству сыну, прекрасное образование — схожее с тем, которое получали отпрыски дворянских семейств. Сначала были домашние занятия с гувернерами, потом — обучение в Бемской школе Выборга и петербургском пансионе Гирста и, наконец, получение практических навыков в заграничных торговых домах.
Кроме того, Щукин-младший, принадлежавший к высшему, наиболее культурному слою московского купечества, с детства вращался в особой среде, пронизанной родственными, дружескими, деловыми связями между представителями крупнейших предпринимательских семейств. Так, Боткины, а через них и Третьяковы, Мамонтовы были родственниками Щукиных, а ближайшим другом Ивана Васильевича был видный книгоиздатель и меценат К. Т. Солдатёнков. Это были те люди, благодаря которым во второй половине XIX столетия картинные галереи, музеи, публичные библиотеки становятся нормой общественной жизни. Не просто нормой — насущной потребностью. И, как брошенный в озеро камень распространяет круги по водной глади, так и богатейшие купцы, составив наиболее значительные в Москве художественные собрания, повлияли на вкусы следующего поколения молодых коммерсантов.
Петр Иванович еще мальчишкой бегал смотреть новые приобретения П. М. и С. М. Третьяковых, регулярно бывал в Боткинской и Солдатёнковской галереях. Живой ум Щукина с детства впитывал новые знания и красоту высокого искусства. Сложившись вместе, все эти влияния имели общий результат: коммерсант и потомок коммерсантов П. И. Щукин стал в середине 1870-х годов составлять собственное собрание редких вещей — и не оставлял этого начинания до конца дней своих. Им овладела настоящая страсть коллекционирования.
Поначалу хаотичное, собрание Петра Ивановича мало-помалу приходило к определенной системе. Сначала Петр Иванович собирал преимущественно предметы западного искусства, с 1880-х годов — восточного. А затем ему в голову пришла идея: сопоставить Восток и Запад и сравнить их влияние на русское искусство. К началу 1890-х годов идея эта обрела для него особую ценность. Отныне его коллекция пополняется в основном «предметами русской старины» и памятниками прикладного искусства XVII-го — первой четверти XIX века. Были в Щукинском собрании и вещи от других эпох, но именно этот период более всего привлекал внимание коллекционера.
Каких только разделов не было в собрании Щукина! Серебряные и деревянные изделия, ткани и керамика, предметы церковной утвари и оружие, рукописи и документы эпохи Отечественной войны... Коллекционер А. П. Бахрушин писал о нем: «Щукин Петр Иванович — серьезнейший собиратель из всех мне известных, потому что он не собирает ничего, предварительно не собравши об этом предмете целую библиографию и не изучивши его по книгам». И до сих пор сотрудники отдела дерева Исторического музея наставляют пришедших на практику студентов: «Если вы найдете на предмете литеру «Щ» — «Щукин», это гарантия того, что вы держите в руках вещь первоклассного качества».
Собрание Щукина неуклонно разрасталось, и держать его в жилом, неприспособленном для музейных нужд доме стало небезопасным. Поэтому в начале 1890-х годов, вскоре после кончины отца, Петр Иванович покупает деревянный дом с большим участком на Малой Грузинской улице в Москве и начинает отделывать по своему вкусу.
А вкус этот диктовал: рядом со старым деревянным строением надо возвести дом-сказку. Не просто каменное здание со складом, обеспечивающее музейным экспонатам должную сохранность и возможность показать их в выгодном свете, нет. Музей — его внешний облик, его интерьеры — должен был стать той средой, которая являлась бы естественным продолжением коллекции, передавать самый дух старомосковской (допетровской) эпохи. Русский стиль для этого подходил, как никакой другой.
Архитектором, призванным воплотить в жизнь эту задумку, Петр Иванович избрал выдающегося мастера конца XIX века Бориса (Бернгарда) Викторовича Фрейденберга. И не прогадал. К тому времени по проекту Фрейденберга были построены Петровские линии и дом Купеческого общества, ряд доходных домов, начато строительство Бахрушинской больницы (совместно с М. Н. Чичаговым). Ему же принадлежал проект здания городской думы в Москве. Позднее Фрейденберг будет участвовать в возведении комплекса Сандуновских бань. А в 1892 году он проектирует здание Щукинского музея. Проект этот, будучи представлен в том же году на архитектурной выставке в Петербурге, удостоился Высочайшего одобрения. На него обращает внимание император Александр III, который проявляет интерес и к самому музею. Рисунок музея публикуется в английском журнале «Annual Architectural Review» (1892), а затем — в российском архитектурном журнале «Зодчий» (1893).
Здание музея, будучи столь же гармоничным, как и прочие постройки Фрейденберга... совершенно на них не похоже. Это неслучайно: заказчик принимал в его проектировании ничуть не меньшее участие, чем сам архитектор. Строительство музея велось с мая 1892 по сентябрь 1893 года. На лето 1892-го приходятся совместные поездки П. И. Щукина с Б. В. Фрейденбергом и художником О. А. Леве в Ярославль, а затем — с одним Леве — также в Ростов. Щукину хотелось, чтобы здание как во внутреннем, так и во внешнем своем облике было «археологически достоверным». С этой целью тщательнейшим образом изучались гражданские и церковные здания Московского государства XVI-XVII столетий. Все архитектурные детали, вся орнаментация были разработаны Петром Ивановичем по образцам, взятым из декоративного убранства старомосковских памятников. В ряде случаев они являются копиями предметов из его собственной коллекции. Так, одна из росписей повторяет живописный декор жалованной грамоты, выданной в 1710 году. К сожалению, эта роспись, как и другие, в советское время обернулась незамысловатым оштукатуренным потолком...
«При кладке здания все каменные украшения тесались из кирпича или мячковского камня, как это делалось в старину. В кокошнике главного фасада вставлено большое барельефное изображение единорога... Для большой подвески на крыльце моделью послужила подвеска в церкви Иоанна Предтечи в Ярославле... Балкон бокового фасада скопировали с балкона в доме бояр Романовых, что в Москве, на Варварке... Сводчатый потолок библиотеки расписан наподобие небесного свода — синей краской с золотыми солнцем и звездами и серебряным полумесяцем», — писал впоследствии сам Щукин.
Вход в здание украшен кирпичной крытой папертью (крыльцом) с резными колонками, шатром и кокошниками, какие очень любили в XVI-XVII столетиях. Крупные, разных видов окна оформлены наличниками с затейливой каменной резьбой. На фасаде — квадратные ниши с цветными изразцами, без которых не обходилась ни одна старомосковская постройка, если ей хотели придать роскошный вид. Нижняя часть фасада отделана рустом — наподобие Грановитой палаты Московского кремля. А главный объем устремляет ввысь теремную, изящно выгнутую крышу, столь милую зодчим, возводившим деревянные церкви русского Севера.
Не зря проект «старого» здания Щукинского музея привлек внимание образованной публики. Ведь на свет появились те самые русские хоромы, которыми так восхищается И. Е. Забелин! Многосоставные. Предивно украшенные. Плоть от плоти деревянных построек русской старины. Щукин должен был волевым решением отойти от художественных предпочтений своего времени, окунуться в мир древних зодчих, чтобы построить терем, буквально дышащий русскими мотивами. Подобно васнецовским полотнам, он передает дух эпохи, не копируя полностью ее внешних форм. Здание Щукинского музея является удачной фантазией на тему старины, соединяя в себе элементы как церковных, так и светских построек времен Московского царства.
Это не терем XVII века, это — возвышенная сказка, действие которой происходит в стародавние времена, когда птицы Сирин и Алконост, львы и единороги являлись не менее важной частью жизни, чем подвиги былинных богатырей. Это светлое воспоминание о древних корнях своих. Это летопись, «в лицах», созданная в век печатных станков.
Впоследствии, когда собрание расширится еще больше, П. И. Щукин построит второе здание для музея, соединенное, по совету художника В. В. Верещагина, крытым ходом с первой постройкой (1898). К сожалению, Б. В. Фрейденберг не мог принять участие в новом строительстве. В ходе постройки Сандуновских бань (1894-1895) он из-за конфликта со взбалмошным заказчиком (А. Н. Ганецким) был вынужден разорвать контракт и покинуть Москву. Поэтому второе музейное здание возводилось по проекту А. Э. Эрихсона. Адольф Эрнестович — не менее талантливый архитектор, чем Фрейденберг, он построил десятки домов по всей Москве. Вот только... ему пришлось идти по стопам предшественника. Не копируя его, создать здание в том же русском стиле, которое вписалось бы в общий музейный комплекс — и вместе с тем стало бы воплощением собственного творческого видения зодчего.
«Новое» здание музея, построенное Эрихсоном, выходя на «красную линию» Малой Грузинской улицы, первым предстает взору посетителя. Оно являет собой столь же яркий образец русского стиля. Разве что... сказки в нем чуть поменьше. Это спокойный, солидный дом, всем своим обликом показывающий основательную житейскую крепость. Строительство всего комплекса завершается в 1905 году, после возведения одноэтажного музейного склада (по проекту Ф. Н. Кольбе). В этих трех зданиях и разместилась богатая щукинская коллекция, представляющая, как отмечают современники, большой интерес и для исторической науки, и для изучения старой русской письменности.
В 1895 году музей был открыт для посетителей. Ежедневно, с 10 до 12 часов, Петр Иванович сам встречал пришедших людей и водил их по музею, «с просвещенною любезностью» давая объяснения. В музей приходили заниматься историки, художники, архитекторы — все те, кого живо интересовала отечественная «старина». А в 1905 году Петр Иванович передает свой музей вместе со всеми постройками в дар Российскому (ныне — Государственному) историческому музею, до самой смерти своей в 1912 году оставаясь бессменным его хранителем. Ныне в усадебном комплексе Щукина на Малой Грузинской, 15, находится Биологический музей имени К. А. Тимирязева.
Он является одной из драгоценнейших жемчужин старой Москвы и прекрасным образцом романтического русского стиля в московской архитектуре. Прекрасный порыв к национальному и религиозному возрождению, остановленный печальными событиями 1917 года, навсегда запечатлен в лучших памятниках русского стиля. Среди всех гражданских построек Москвы, может быть, именно Щукинский особняк отразил его в наиболее совершенной, концентрированной форме.
Анна Федорец
«Щукинский» особняк: русский стиль по-купечески
«Щукинский» особняк: русский стиль по-купечески