Следователь отдела комиссии Временного правительства под названием «Обследование деятельности темных сил» В. М. Руднев оставил Анне Александровне Вырубовой такую характеристику: «...я шёл на допрос к Вырубовой в Петропавловскую крепость, откровенно говоря, настроенный к ней враждебно. ... Когда же вошла г-жа Вырубова, то меня сразу поразило особое выражение её глаз: выражение это было полно неземной кротости».
«Говорить об Анне Вырубовой мне чрезвычайно трудно, поскольку в обществе в отношении её сложилось определённое и весьма предубеждённое мнение. ... Анна принадлежала к тому типу женщин, у которых вечно такой вид, будто их кто-то обидел. ... Она среднего роста, каштановые волосы; большие, красивые серо-голубые глаза, отороченные длинными ресницами; небольшой вздёрнутый носик. У неё детское лицо — белое и румяное. В отличие от вампира Анны, какой её изображают в романах, она, увы, очень полная. Но у неё чарующая улыбка, красивый рот. Она была слабой, податливой и в то же время привязчивой, цепкой, как плющ, обвивающийся вокруг дерева. Императрица относилась к ней, как относятся к беспомощному ребёнку», — так написала в книге своих воспоминаний Лили Ден, человек, близкий Государыне и, казалось, долгие годы находившийся в дружеских отношениях с Вырубовой.
Следователь отдела комиссии Временного правительства под названием «Обследование деятельности темных сил» В. М. Руднев оставил Анне Александровне такую характеристику: «...Я шёл на допрос к Вырубовой в Петропавловскую крепость, откровенно говоря, настроенный к ней враждебно. ... Когда же вошла г-жа Вырубова, то меня сразу поразило особое выражение её глаз: выражение это было полно неземной кротости. После первой же недолгой беседы я убедился в том, что она, в силу своих индивидуальных качеств, не могла иметь абсолютно никакого влияния ... на ... политику Государства, с одной стороны, вследствие чисто женского отношения ко всем тем политическим событиям, о которых мне приходилось с ней беседовать, а с другой — вследствие чрезмерной её словоохотливости и полной неспособности удерживать в секрете даже такие эпизоды, которые вне достаточного анализа, при поверхностной оценке, могли бы набрасывать тень на неё самою. В дальнейших беседах я убедился, что просьба, обращённая к г-же Вырубовой, удержать что-либо в секрете, была равносильна просьбе об этом секрете объявить всенародно, так как она, узнав что-либо такое, чему она придавала значение, тотчас же рассказывала об этом не только своим близким, но даже малознакомым людям. ... Все её объяснения на допросах ... при проверке на основании подлежащих документов, всегда находили себе полное подтверждение и дышали правдой и искренностью...».
Обе цитаты характерны: Анна Вырубова действительно вызывала пренебрежение и зависть, а то и нескрываемую вражду у людей своего круга, так и у доверчивых читателей злоязычной прессы и — невольное уважение тех, кого сталкивала с ней жизнь вне придворного мира. Внутренней опорой для неё рано стало осознанное отношение к находящему как к жизненному кресту и христианское несение его.
Анна Александровна Вырубова выросла в родовитой дворянской семье. Среди её предков — друг Императора Павла I граф Кутайсов, знаменитый фельдмаршал Кутузов. Сложилось так, что и отец — известный композитор Александр Сергеевич Танеев, и дед, и прадед её в течение долгих лет занимали один высокий пост — статс-секретаря и главноуправляющего Его Императорского Величества Канцелярией, где хранились личные средства Государя. «Отец мой, — вспоминала Вырубова, — принял 400 000 тысяч и увеличил капитал до четырех миллионов, и ушёл во время революции без одной копейки. Он и мы, его дети, гордились тем, что, прослужив более 20 лет, он не только не получал денежного вознаграждения, но и дачу летом нанимал на свои личные средства, тогда как всем своим подчинённым выхлопатывал субсидии».
Родители Анны Александровны стремились сделать жизнь семьи простой и тёплой. «Вспоминаю тихие вечера дома: брат, сестра и я, поместившись за круглым столом, готовили уроки, мама работала, отец же, сидя у рояля, занимался композицией. Благодарю Бога за счастливое детство, в котором я почерпнула силы для тяжёлых переживаний последующих лет», — писала впоследствии Вырубова. Высокое положение семьи позволило девушке уже 17-ти лет быть представленной ко Двору, 19-ти — получить шифр фрейлины.
На удивление быстро завязалась глубокая сердечная дружба между Императрицей Александрой Феодоровной и юной Анной. Уже летом 1905-го, всего через два года после появления при Дворе молодой фрейлины, «мы, — пишет Анна Александровна, — постоянно были вместе, читали, сидя на мягком мху, или, сидя на палубе, наблюдали, как резвились и играли дети». Как бы впоследствии ни издевались над этой искренней привязанностью всякого рода клеветники, сама Вырубова начинает книгу воспоминаний со слов: «Приступаю с молитвой и чувством глубокого благоговения к рассказу о священной для меня дружбе с Императрицей Александрой Феодоровной...».
Воспоминания эти бесценны: Анна Александровна, человек честный и глубоко религиозный (оба качества, несомненно, роднили её с Государыней), писала лишь о том, чему была свидетельницей, писала правду. Так как она действительно была близким другом Императрицы, её заметки полны описаний различных сторон жизни Царской Семьи, в том числе и сокрытых обыкновенно от посторонних глаз. Вот что она рассказывает, например, о жизни в Александровском дворце: «Большую часть дня Императрица проводила в своём кабинете, с бледно-лиловой мебелью и такого же цвета стенами (любимый цвет Государыни). Оставшись вдвоём с Государыней, я часто сидела на полу, на ковре возле её кушетки, читая или работая. Комната эта была полна цветов, кустов цветущей сирени или розанов, и в вазочках стояли цветы. Над кушеткой висела огромная картина «Сон Пресвятой Богородицы»... Подолгу я смотрела на этот прекрасный облик Богоматери, слушая чтение, рассказы или разделяя заботы и переживания наболевшей души моей Государыни и друга. Тишину этой комнаты нарушали лишь звуки рояля сверху, где Великие Княжны поочерёдно разучивали одну и ту же пьесу, или же когда кто-либо пройдёт по коридору и задрожит хрустальная люстра. Иной раз распахнётся дверь, и войдёт с прогулки Государь. Я издали слышу его шаги, редкие и решительные. Лицо Государыни, часто озабоченное, сразу прояснялось. Государь входил ясный, ласковый, с сияющими глазами. Зимой, стоя с палочкой и рукавицами, несколько минут разговаривал и, уходя, её целовал. ... Жизнь Их Величеств была безоблачным счастьем взаимной безграничной любви. За 12 лет я никогда не слыхала ни одного громкого слова между ними, ни разу не видала их даже сколько-нибудь раздражёнными друг против друга».
А вот отрывок описания будничной жизни в Ливадии: «Часами я разъезжала по приказанию Государыни по больницам, расспрашивая больных от имени Государыни о всех их нуждах. Сколько я возила денег от Ея Величества на уплату лечения неимущих! Если я находила какой-нибудь вопиющий случай одиноко умирающего больного, Императрица сейчас же заказывала автомобиль и отправлялась со мной лично, привозя деньги, цветы, фрукты, а главное — обаяние, которое она всегда умела внушить в таких случаях, внося с собой в комнату умирающего столько ласки и бодрости. Сколько я видела слёз благодарности! Но никто об этом не знал — Государыня запрещала мне говорить об этом».
Дружба с Царской Семьёй — это то, что сделает в короткое время и до сего дня знаменитым имя Анны Александровны (точнее сказать — скандально известным, поскольку в слухах, карикатурах, романах, газетах, фильмах она, как правило, предстаёт развращённой авантюристкой, опутавшей и увлёкшей к гибели русскую Царицу), то, чего ей никогда не простят, её добровольно принятый крест, от которого она не откажется. Вероятно, одна Императрица знала этому цену. «А дитя мое, я горжусь тобой, — писала Государыня из ссылки 10 декабря 1917 года. — Да, трудный урок, тяжёлая школа страданья, но ты прекрасно прошла через экзамен. Благодарим тебя за всё, что ты за нас говорила, что защищала нас и что всё за нас и за Россию перенесла и перестрадала. Господь один может воздать...».
Пережив короткое несчастное замужество (супруг оказался психически нездоровым человеком), Анна Вырубова останется жить в Царском Селе в маленьком домике рядом с Александровским парком. Замуж она больше не выйдет, склоняясь со временем всё более, как свидетельствуют письма Императрицы, к жизни иноческой. Царская Семья любила запросто посещать её домик; именно здесь время от времени проходили их встречи с Григорием Распутиным, в силу молитв которого так верили Их Величества.
«Он им рассказывал про Сибирь и нужды крестьян, о своих странствованиях. Их Величества всегда говорили о здоровье Наследника и о заботах, которые в ту минуту их беспокоили. Когда после часовой беседы с Семьёй он уходил, он всегда оставлял Их Величества весёлыми, с радостными упованиями и надеждой в душе. ... Никто никогда не мог поколебать их доверия, хотя ... все старались им доказать, что он дурной человек. Ответ был один: «Его ненавидят, потому что мы его любим». ... Свидетельствую страданиями, которые я переживала, что я лично за все годы ничего непристойного не видела и не слыхала о нём, а, наоборот, многое из сказанного /им/... помогло мне нести крест поруганья и клеветы, Господом на меня возложенный. Распутина считали и считают злодеем без доказательства его злодеяний», — писала Анна Александровна.
Летом 1917 года американской журналистке Рите Чайлд Дорр удалось встретиться с Вырубовой, только что выпущенной из заключения, и задать ей всё тот же всех интересующий вопрос: насколько ужасен был Распутин? Вот как она описывает ответ: «Я могу точно сказать только за себя и Императрицу. Заявление о том, что кто-то из нас имел личные отношения с Распутиным, было грязной клеветой. Ничего подобного никогда не было и не могло быть. О, как просто, очень просто сказать такое о женщине, — её бледное лицо вдруг вспыхнуло, — никто никогда не требует доказательств»...
Неоднократно бывала Анна Александровна свидетельницей и исцелений Цесаревича Алексия по молитвам Распутина, и исполнения предуказанных им событий, о чём подробно рассказала в своих воспоминаниях. Так, в частности, сбылись его слова, сказанные о ней самой, умиравшей после страшной железнодорожной катастрофы в январе 1915 года: «Жить она будет, но останется калекой». После катастрофы, изуродованная, передвигающаяся только на костылях, Вырубова по-прежнему служит мишенью продуманной клеветы, направленной против трона; общество продолжают сотрясать слухи о её преступлениях — от чудовищного разврата до шпионажа в пользу Германии.
Тем не менее, Анна Александровна, сдавшая в своё время вместе с Императрицей и старшими Великими Княжнами экзамен на сестру милосердия военного времени, продолжает служение: «Железная дорога выдала мне за увечье 100 000 рублей. На эти деньги я основала лазарет для солдат-инвалидов, где они обучались всякому ремеслу... Испытав на опыте, как тяжело быть калекой, я хотела хоть несколько облегчить их жизнь в будущем. Ведь по приезде домой на них в семьях стали бы смотреть как на лишний рот! Через год мы выпустили 200 человек мастеровых, сапожников, переплётчиков. Лазарет этот сразу удивительно пошёл, но и здесь зависть людская не оставляла меня: чего только не выдумывали. Вспоминать тошно! Но что впоследствии, может быть, не раз мои милые инвалиды спасали мне жизнь во время революции, показывает, что всё же есть люди, которые помнят добро».
Однако для столичной жизни подобное служение было, скорее, исключением. «Трудно и противно, — пишет Анна Александровна, — говорить о петроградском обществе, которое, невзирая на войну, веселилось и кутило целыми днями. Рестораны и театры процветали. По рассказам одной французской портнихи, ни в один сезон не заказывалось столько костюмов, как зимой 1915-1916 годов, и не покупалось такое количество бриллиантов: война как будто не существовала». В такой атмосфере клевета на Царственную Чету быстро приобретает угрожающие размеры; сама Вырубова ежедневно получает анонимные письма с угрозами убийства. По приказанию Императрицы она переезжает во дворец. Именно здесь, вместе со всей Царской Семьёй, Анна Александровна переживает страшные дни переворота: свержение Государя, заключение в Александровском дворце.
В воспоминаниях она передаёт слова Великой Княжны Марии Николаевны о дне свержения Императора: «...И я тоже плакала; но после, ради мамы, я старалась улыбаться за чаем». «Никогда я не видела и, вероятно, никогда не увижу подобной нравственной выдержки, как у Её Величества и её детей», — пишет Анна Александровна.
Вскоре Анну Вырубову арестовывают по приказу Керенского, разлучив с Царской Семьёй. Анна Александровна оказывается в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Ей не суждено умереть с Царственными Мучениками, её долг — оставить честные воспоминания о них, но прежде должно пройти свой крестный путь. «Когда солдаты срывали золотую цепочку от креста, они глубоко поранили мне шею. Крест и несколько образков упали мне на колени. От боли я вскрикнула; тогда один из солдат ударил меня кулаком, и, плюнув мне в лицо, они ушли, захлопнув за собой железную дверь. ... В первый месяц от слабости и голода у меня часто бывали обмороки. ... От сырости ... от кровати до двери образовалась огромная лужа воды. Помню, как я просыпалась от холода, лёжа в этой луже, и весь день после дрожала в промокшем платье. Иные солдаты, войдя, ударяли ногой, другие же жалели и волокли на кровать. ... Когда я на что-нибудь жаловалась, /доктор/ бил меня по щекам, называя притворщицей и задавая циничные вопросы об «оргиях» с Николаем и Алисой, повторяя, что если я умру, меня сумеют похоронить. ... Часто ... на меня нападали минуты отчаяния, и раз я хотела покончить жизнь самоубийством. ... Благодарю Бога, что Он спас меня от малодушия...».
Дальнейшие события жизни Вырубовой могут показаться главами приключенческого романа: внезапное освобождение, короткая жизнь в Петрограде (Анна Александровна успевает не только каким-то чудом наладить переписку с Царственными Узниками, но и не оставляет попыток улучшить их положение), приказ о высылке за границу в 24 часа, задержание в Гельсингфорсе («Самое же страшное было, когда мы вышли на площадь перед вокзалом. Тысяч шестнадцать народу — и надо было среди них дойти до автомобиля. Ужасно слышать безумные крики людей, требующих вашей крови...»), заключение в крепости Свеаборг, вновь нежданное освобождение и вновь заключение в Выборгской тюрьме, ещё два ареста...
От гибели, по словам Анны Александровны, её спас отец Иоанн Кронштадтский: молясь отцу Иоанну (который, кстати, когда-то молился над ней, 17-летней, умиравшей от брюшного тифа, после чего болезнь отступила), она просто пошла по улице от своего охранника и... ушла! Началось время скитаний. «Я ушла из тюрьмы — примете ли меня?», — спрашивала Анна Александровна всё новых хозяев, и находились люди, рисковавшие жизнью ради её спасения. В 1920 году скиталица уже так описывает свою жизнь: «Я приготовляла детей в школу, давала уроки по всем языкам и даже уроки музыки, получая за это где тарелку супу, где хлеб. Обуви у меня уже давно не было, и я в последнем месяце ходила босиком, что не трудно, если привыкнешь, и даже, может быть, с моими больными ногами легче, особенно когда мне приходилось таскать тяжёлые вёдра воды из колодца или ходить за сучьями в лес. ... В тяжёлом труде, спасительном во всех скорбных переживаниях, я забывала и своё горе...»
Вскоре, по настоянию сестры и с её помощью Анна Александровна с матерью нелегально перебираются в Финляндию. Здесь подруга Императрицы исполняет долг — пишет и издаёт книгу воспоминаний, а затем, 14 ноября 1923 года в Смоленском скиту Валаамского монастыря принимает монашеский постриг с именем Мария...
Скончалась монахиня Мария 20 июля 1964 г., простившись с близкими и приобщившись Святых Христовых Таин. Было ей 80 лет. По свидетельству близких, матушка осталась «очень мягким человеком. Несмотря на всё пережитое, в ней совсем не было ненависти, озлобленности». В этом смысле показательна фраза, которой она заканчивает свою выстраданную книгу: «Господь мне Помощник и не убоюся, что мне сотворит человек».
Елизавета Газарова
Правда и мифы о людях: крестный путь Анны Вырубовой
Правда и мифы о людях: крестный путь Анны Вырубовой