Постсоветская фантастика и ее восприятие христианства

Александр Исаевич Солженицын писал о Калязинской колокольне, высящейся над волнами Угличского водохранилища, словно печальный памятник ушедшей Руси: «И для них (калязинцев — Д. В.)..., и для всех, кто однажды увидел это диво: ведь стоит колокольня! Как наша надежда. Как наша молитва: нет, всю Русь до конца не попустит Господь утопить...»
Кто был там, тот видел: недавно по велению местных властей подсыпан маленький островок, чтобы колокольня не рухнула. Вот так и все тщания писателей-христиан — вроде горстей песка: не упала бы колокольня с крестом на вершине!

В старой, дореволюционной России, сколь бы ни были влиятельны антихристианские тенденции, все же вера пронизывала жизнь значительной части образованного класса и была неотъемлемой частью литературного творчества. Убрать христианское ядро — и невозможны становятся Достоевский и Леонтьев... Жила и развивалась достаточно сильная традиция художественной мистики. В ее рамках оставили значительные произведения многие известные литераторы, в частности, А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, А. К. Толстой.

В советское время эта традиция пресеклась. Изредка появлялись близкие к ней тексты («Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова, например, или «Отягощенные злом» Аркадия и Бориса Стругацких, «Альтист Данилов» Владимира Орлова, «Удивление» Евгения Богата), но их публикация выглядела как исключение из общей тенденции, да и скорее вызывала у христиан полемическое неприятие «вывернутого Евангелия», как у Булгакова.

Литературное христианство эмигрировало и жило там трудами таких людей как Б. К. Зайцев, И. С. Шмелев, Г. П. Федотов. А здесь, в СССР, оно иногда проявляло себя достаточно мощно прежде всего в произведениях «деревенщиков», сохранявших христианское понимание человека как человека с совестью, или напоминало о себе невнятной скороговоркой Владимира Тендрякова.

После 1991 года ситуация стала изменяться. Переведено было немало образцовых произведений латиноамериканской мистики (неточно именуемой «магическим реализмом»), а также англо-американского хоррора. Читатель-атеист, читатель-агностик понемногу «вводился» в мир, не подчиняющийся физико-математическим императивам, хотя и вводился худыми, негодными лоцманами.

Но в стране происходило поистине «второе крещение Руси», в связи с чем интерес к религиозным вопросам и, в частности, к мистике резко возрос. В первой половине 90-х Церковь пополнилась миллионами интеллектуалов. Тогда многие говорили: завелась мода на религию. Интеллигенты, для которых это действительно было модой, скоро отошли в сторону. Для многих прочих «мода» превратилась в жизнь. В Христа Распятого стало верить значительно больше людей, чем в 91-м и до того. Естественно, появилось желание читать такую художественную литературу, в которой находили бы пищу мысли, чувства, идеи верующего человека, ставились бы вопросы, мучающие его. Современная реалистическая, постмодернистская и, тем более, так называемая «актуальная» (т. е. связанная с поисками новых форм) литература оказались не в состоянии удовлетворить подобного рода запросы. А классика не настолько универсальна, чтобы совершенно и полностью удовлетворять чаяния современного образованного человека.

Эта брешь в художественной литературе начала затягиваться не сразу и не вдруг. И лишь в середине 90-х вновь появились произведения, откровенно апеллирующие к христианской ортодоксии и христианской мистике. Некоторые из них получили широкую известность, — речь идет о маленьком романе Елены Хаецкой «Мракобес». Этот текст был знаковым... Возрождение старой литературной традиции началось, но свои задачи писатели понимали по-разному. Причем в фантастике этот процесс шел достаточно быстро, может быть, быстрее, нежели в литературе «основного потока» (обращение к христианству в современной литературе основного потока — особая тема, поэтому здесь авторы, относящиеся к этой ветви литературного материка, не упоминаются). В течение семи-восьми лет было написано немало текстов, где так или иначе преломляется христианское духовное наследие, бытуют христианские мотивы. На материале фантастики можно увидеть несколько главнейших его секторов.

Однако, если писателю, чтобы войти в христианскую традицию, нужен и большой личностный труд, и высокий интеллектуальный статус, то вот бороться с ней (и эта тенденция будет нарастать) сегодня гораздо выгоднее, потому как заметнее! Антихристианские мотивы заметны у Святослава Логинова, — он, можно сказать, безбожник заматерелый, цветущий и собой любующийся (рассказ «Живые души», роман «Свет в окошке»). Но также и у Вадима Проскурина (роман «Мифриловый крест»), и Андрея Дашкова — судя по некоторым небольшим его произведениям (например, рассказ «Домашнее животное», повесть «Пропуск»). Ну и, конечно, всех превзошли любители славянского язычества, работающие в рамках славяно-киевской фэнтези.

Далее следует сектор фантастов, для которых вся христианская традиция — и догматика, и культура, и этика, — такой же материал для литературных или историко-литературных игр, как и любая другая философия, как и культурное наследство любой произвольно взятой цивилизации. Этот сектор можно назвать эгалитаристским: для него характерно отсутствие какой-либо культурной иерархии, своего рода «всесмешение», выработавшееся в модернистскую эпоху и унаследованное постмодернизмом. На «левом фланге» сектора пребывают авторы, экспериментирующие в жанре прозаического балаганчика, в основе которого лежат евангельские сюжеты. В их числе Алексей Калугин (рассказ «Товар лицом»), а также Сергей Синякин (повесть «Бузулуцкие игры»). Синякин, кстати, выступил сначала с исторической повестью «Отшельник Патмоса», насквозь вторичной, но показавшей заинтересованное и уважительное отношение автора к христианству; тем более странно выглядит его скачок в сторону клоунады. Наконец, в духе передачи «Вокруг смеха» представил Нагорную проповедь Евгений Лукин в романе «Чушь собачья», некоторым образом названием своего сочинения давший ему и самооценку. Нейтрально прозвучали романы Владимира Михайлова (главным образом, имеется в виду образ православного священника в романе «Вариант И») и Хольма ван Зайчика, встроившего христианскую Церковь в пеструю Еврокитайскую империю.

Следующий сектор современной «фантастической литературы» состоит из авторов, выделяющих христианство как нечто исключительно важное для судеб всего мира, но не склонных к ортодоксальной точке зрения — ни по части догматов, ни по части истории. Среди них Андрей Столяров с повестью «Послание к коринфянам», Сергей Лукьяненко с дилогией «Холодные берега» — «Близится утро», Олег Дивов (образ офицера-священника в романе «Саботажник»), Вадим Панов (сериал о «Тайном городе», особенно же роман «Тень инквизитора»), Владимир Покровский (рассказ «Планета, где все можно»).

Как для многих современных писателей советская эпоха, к которой они привязаны были накрепко ненавистью (как заметила К. Кокшенева в одной из статей), стала источником бесконечных рефлексий на тему «совка», «империи зла», «очередей», «коммунальной квартиры» и её «дрязг», так и для многих наших современников возрождающая христианская традиция не стала чем-то подлинно большим, чем областью творческих спекуляций. «Спекуляции» тут стоит понимать совершенно в определенном смысле: ни христианское мироощущение, ни христианский символизм и мистика веры для них были непроницаемы, т. е. являлись лишь областью спекулятивно-светской, но никак не священной и святой. И эта тенденция в современной культуре вообще только нарастает, поскольку в свое время ее первые «ядовитые цветы» были критикой никак не оценены.

Конечно, гораздо важнее приглядеться к тем авторам, которые приемлют христианскую ортодоксию и христианскую мистику, главным образом, в православной полноте, хотя есть исключения. В большинстве случаев, эти люди предъявляют свою приверженность к христианским ценностям открыто и достаточно активно, впрочем, без агрессии. Среди авторов этого течения в «фантастической литературе» стоит назвать Елену Хаецкую (романы «Мракобес» и «Голодный грек», Лангедокский цикл, повести «Поп и пришельцы», «Человек по имени Беда»), Далию Трускиновскую (романы «Дайте место гневу Божию», «Окаянная сила», повесть «Ксения»), автора данной статьи (романы «Полдень сегодняшней ночи» и «Дети Барса», рассказы «Созерцатель» и «Бесобой»), Виталия Каплана (роман «Круги в пустоте»), Ольги Елисеевой (прежде всего, историко-мистический цикл о Потемкине и Екатерине II), Натальи Иртениной (повесть «Ракурсы»), Олега Марьина (повести «Шарманщик» и «Голова»), Антона Дубинина (повесть «Антиохийский священник»), романы Юлии Вознесенской. Именно на этой почве родилась так называемая «сакральная фантастика».

Для сакральной фантастики характерна уверенность автора в существовании сверхъестественных сил и их постоянном вмешательстве в жизнь нашего мира; борьба, происходящая между ними, требует участия людей, и человек может так или иначе выбрать свое место в противостоянии. Это означает не только «выбор веры», но также выбор нравственный, выбор образа жизни и действий. Фантастическое допущение принимает вид чуда, которое невозможно объяснить с точки зрения науки или рациональной философии; с другой стороны, традиционный фэнтезийный магизм также достаточно далек от сакральной фантастики. В православном понимании никакого равенства двух сторон — добра и зла — быть не может. Тем более, никакого равновесия. Одна из сторон — плод творчества другой, существо, поднявшее мятеж, и, в конечном счете, обреченное на поражение.

С 2000 года издается ежегодник «Сакральная фантастика». В критике идут дискуссии по поводу более точного определения сакральной фантастики. Предлагались, в частности, термины «теоцентричная литература», «богоискательская литература», «христианский реализм», но термин «сакральная фантастика» в настоящее время является наиболее устоявшимся. Наметилось размежевание «сакральных фантастов» на тех, кто приемлет главным образом христианскую мистику, и тех, кого больше интересуют иные мистические традиции (и даже самостоятельно изобретенные). В настоящее время роль ведущей идейной основы сакральной фантастики играет христианская ортодоксия, трактуемая авторами текстов более или менее вольно.

Как отмечали в разное время критики Сергей Питиримов, Виталий Каплан и Мария Галина, в наши дни происходит усиление богоискательских настроений, впрочем, не обязательно ведущих фантастов, — происходит движение в сторону христианской традиции (роман Марины и Сергея Дяченко «Пандем», дилогия Александры Сашневой «Наркоза не будет» — «Тайные знаки»). Поскольку российская литература как фантастическая, так и не имеющая к фантастике ни малейшего отношения, выросла из российской цивилизации, в основе своей православной, естественно, что вся она пронизана евангельской символикой и сюжетикой. Можно прогнозировать усиление позиций христианства в отечественной словесности, в том числе и в фантастике.

Сын человеческий сказал: «Я есмь путь и истина, и жизнь» (от Иоанна 14:6). Этот путь не стерся, не порос травой забвения, не был уничтожен взрывными работами. Напротив, с каждым годом он становится в России все отчетливее.

Дмитрий Володихин