Для создания негативного образа отношений российского государства с Русской Православной Церковью в современной публицистике применяется термин «цезаропапизм». Правда, параллель с Византией, проводимая таким образом, с исторической точки зрения может быть сочтена за комплимент — ведь империя просуществовала более 1000 лет.
В то время как в Германии, где был введен в оборот публицистический (негативный) ярлык «цезаропапизм», монархия пала менее чем 300 лет после первого употребления этого термина. Любопытно, что ругать Византию, выставляя как образец отсталости и сравнивая с исламскими государствами (в целях унижения), начали на почтительной временной дистанции — спустя 270 лет после падения Константинополя. А еще в 1630 году Жан Морэн, священник Оратория, посвятил королю Франции произведение «История освобождения христианской церкви императором Константином, а также о величии и светской власти, дарованной римской церкви королями Франции», где сочинялось, будто император был обращен и узрел на небе крест во Франции, прошел катехизацию под руководством французских епископов, дабы доказать, что именно французские короли символизировали величие Святого Престола. Чего стоило это «доказательство», мы знаем по истории якобинской революции.
Действительно, в Византии церковь и государство составляли единое целое, причем главой церкви (в отличие от теократического государства) был император. Термин «симфония церкви и государства» — византийский. Важно ли, что он был воспринят в Третьем Риме? Важно для судьбы страны в определенный, тяжелейший период — на выходе из Смутного времени. Но только в этот ключевой момент русской истории не власть спасала Церковь, а наоборот.
Что общего мы находим с Византией в нынешней России? Глава государства не является главой Церкви, как было там, и церковь не является частью государственного аппарата, как в Синодальный период (1700-1917). Глава государства — прихожанин Церкви, каковыми были и его предшественники с 1991 года.
В Европе, которая считается нашими публицистами более цивилизованной, глава государства является главой правящей Церкви (established Church) в Великобритании. Это не теократия, это именно форма «цезаропапизма», против которого католическое меньшинство уже несколько веков не бунтует, хотя имеет основания: этот раскольнический суррогат государственно-церковного партнерства (сугубо элитный) был рожден в буквальном смысле во грехе — из-за несогласия Папы узаконить развод Генриха VIII, который завел любовницу, и из-за сопутствующего адюльтера епископа Кентерберийского.
Иные авторы в качестве ругательного термина применяют к государственному строю России слово «теократия». Ругательство получается двусмысленным: если открыть британскую «Википедию», то там в списке теократий, помимо восьми (всего лишь) исламских государств, числятся Государство города Ватикан, а также правительство Тибета в изгнании. Стреляли в Россию, а попали в Далай Ламу.
Один остроумец сравнил нашего главу государства с экс-президентом Нигерии Олусегуном Обасанджо, и опять ударил по своим: это был либерал, посаженный на «царство» после спецоперации ЦРУ по устранению неугодного диктатора Сани Абачи. Оттуда же исходила инициатива обеспечить Обасанджо второй срок с перерывом, хотя сам он предпочел бы работу в ООН.
В Нигерии в последние годы введены элементы шариатского права, чего при Абаче не делалось. В результате политическая система этой страны стала несколько напоминать Израиль, где официально принято пять конфессий, но де-факто доминирующий иудаизм устанавливает множество норм, касающихся гражданского состояния, производства пищевых продуктов (кашрут), режима работы учреждений и (не везде) транспорта.
Доминирующие конфессии есть во множестве других стран, но в отличие от теократий и «полутеократий» (к ним относятся еще несколько арабских и тюркских стран), они не вмешиваются в частную жизнь иноверных и неверующих. Во многих странах запрещены секты, даже те, которые в США именуются церквами. Так, в Иране запрещена т. н. «церковь» бахаистов (в отличие от иулаизма, который не запрещен и имеет парламентскую квоту), а в Германии — «церковь» сайентологии.
В США де-факто правящая конфессия есть только в штате Юта (мормоны), и она вмешивается в частную жизнь всех жителей через принятый под ее влиянием уголовный кодекс штата, который регламентирует даже детали половой жизни. Это явление «исторически сложившееся», так же как и обилие сект и культов в Калифорнии — от древних индейских до новейших сатанистских. Экспериментировать в этом штате начали, видимо, розенкрейцеры из миссии, прибывшей сюда в 1602 году из контролируемого ими католического монастыря кармелитов в Палестине. В США множество протестантских и иудейских деноминаций, изначально европейского происхождения, но сильно изменившихся на другой почве. Есть, например, возрожденческая иудаистская деноминация, основатель которой Залман Шахтер был изгнан из рядов хасидов за употребление ЛСД. Она близка к пантеизму и допускает, помимо наркотиков, разнообразные половые извращения. Есть и столь же видоизмененные исламские группы, с теми же «особенностями», есть аналоги христианских т. н. марианских церквей на исламский лад.
США — «сборная площадка» по производству сект и культов, которые легко регистрируются, государство не вмешивается в их дела — хотя иногда такое невмешательство оборачивается многочисленными жертвами, благодаря крайне либеральным правилам приобретения оружия, которое во многих штатах доступно и душевнобольным. Экзотические деноминации, вроде упомянутых выше, тяготеют к побережью или крупным городам. Секты, учреждаемые лжепророками, распространены и в центральных штатах, в глубинке, где, кроме Юты, преобладают протестанты пуританского (консервативного) толка, реже католики.
Разрешение открытым гомосексуалам на службу в армии, благословленное Бараком Обамой, сопровождалось введением новой разновидности капелланов — помимо католических, протестантских, мусульманских и иудейских армейских священников, в армии США появились «гуру» — язычники.
Такой подход — «пусть расцветают все цветы» — не означает, что в США нет сакральных текстов, распространяющихся на всю нацию. Этот текст — Конституция, поправки к которой принимаются крайне редко, столь же сакральны и пишутся с большой буквы — Amendments. Две американские партии, чередующие друг друга, одинаково «верят» в Конституцию и Поправки. Их электорат различается по религиозному аффинитету: среди демократов больше реформистов всех церквей, а также либеральных сектантов, и, соответственно, больше сторонников абортов и однополых браков, что особенно типично для Калифорнии. Республиканский электорат больше разделяет консервативные ценности, в набор которых в США обязательно входит право на свободное ношение оружия. К республиканцам принадлежит львиная доля американских католиков, преимущественно итальянского, ирландского или польского происхождения, которые отрицательно реагируют на оккультизм и контркультурные эксцессы вроде показного кощунства в храмах. Республиканцы чаще подозрительны к мусульманам, а по отношению к Израилю резко делятся на ярых приверженцев и ярых противников сионизма.
В Западной Европе самая нерелигиозная страна — Нидерланды. Это то государство, где впервые было легализовано употребление наркотиков — и, следовательно, возник легальный рынок, ради прибылей на котором влачат бесправное и нищенские существование рабы афганских и африканских наркоплантаций. Это то государство, в котором принц-консорт фотографировался в нацистской форме, а потом отошел от нацистов, но остался приверженным евгенике. Еще одним центром сбыта наркотиков в Европе стала испанская Ибица. В этой стране за отделением церкви от государства последовала регионализация и экономический застой, который на фоне кризиса обернулся тяжкими социально-экономическими проблемами.
В Италии нападки на Ватикан совпали по времени с изгнанием правительства Берлускони, которого сменил экс-глава европейской ветви Трехсторонней комиссии Марио Монти и ввел аргентинскую модель экономического управления. Доля католиков в Италии составляет 83% (из них активных прихожан —38%), мусульман — 2%, на третье место выходят иеговисты, соревнуясь с православными румынами, за ними следуют пятидесятники африканского происхождения, их догоняют индуисты и буддисты.
Одним из главных лозунгов Французской революции была конфискация собственности церкви. Процесс секуляризации завершился отделением церкви от государства в 1905 году. В 1914 году социологи при опросе в городе Лимож установили, что численность горожан, прошедших таинство крещения, снизилось с 98% до 60%. Одновременно количество семей, живших в гражданском браке до его официальной регистрации, возросло с 14% до 60%. Именно на фоне снижения статуса церкви в обществе контроль над экономикой и законодательством захватила узкая группа банкиров. Сегодняшний кризис европейской экономики уходит корнями в те времена — как и кризис семьи. В настоящее время лишь 4,9% французов посещает католическую церковь, хотя католическое вероисповедание декларирует 64% (по данным американских социологов — лишь 27%). Для сравнения, из 6 млн, проживающих во Франции мусульман (7% населения), 41% — активные верующие.
В Германии, как и во Франции, ситуация, когда кандидат в мэры мегаполиса сообщает, что он гомосексуалист и этому рад, сегодня является нормой. В стране более 30% атеистов, католики и лютеране делятся в равной пропорции по 32%, среди сект относительно много иеговистов. Сокращение числа верующих вынуждает ХДС на региональных выборах привлекать на свою сторону крайних националистов — неверующих и язычников.
Очень чувствительные гуманитарии, у которых отзвук чтения морали вызывает судорогу, хорошо себя чувствуют в Германии. Впрочем, когда толерантность превращается в сакральную черту политики, и это слово звучит из уст каждого чиновника и по всем каналам, это у человека русской культуры также может вызвать раздражение.
Сегодня ближе всего к нам по темпераменту и отношению к религии, вероятно, все же преимущественно католическая Польша. «Подобное отталкивается»: Западной Европе всегда было удобно сталкивать поляков с русскими, провоцируя их как исторически, так и религиозно-политически. Но когда речь заходит о консервативных ценностях — о нормах публичного поведения, о семейной этике, об отношении к церкви как к институту, — русские, болгары и сербы легко могут найти понимание у своих заклятых исторических соперников — поляков, хорватов и боснийцев, а также у католиков австрийского, итальянского и швейцарского происхождения.
Консервативное миросознание в Западной Европе сегодня, однако, в значительном меньшинстве. И дело не только в ослаблении Папского престола, но и в общей тенденции к деидентификации. Сказывается множество влияний — кальвинистское в XIX веке, оккультные, мистические и анархические течения — в начале ХХ-го, навязанная СМИ мода на восточные учения — с 1960-х годов. Распространение восточных верований в европейских странах — не результат миграции: в Италии более 80% буддистов — коренные жители.
Специфика западноевропейского новообращения характеризует одновременно нарастание социального отчуждения на фоне деиндустриализации (уход в себя, ментальный эскапизм) и цивилизационной тревоги, предощущения бедствия — отсюда распространение Свидетелей Иеговы. В совокупности «ориентализация» европейского населения отражает деидентификацию, разрыв с культурным и родовым наследством, через которое передавались ставшие невостребованными навыки и изобретения производительного труда. Эта «ориентализация» могла казаться властям европейских стран и бюрократии Евросоюза столь же безопасным явлением, как и отсутствие упоминания о Боге в Европейской конституции. Однако в период кризиса, когда выход из тупика развития нуждается не только в экономических решениях, деидентифицированное общество оказывается неспособным к мобилизации на собственных, традиционных духовных основаниях — и потому легко подвергается внешним «анти-мобилизующим» модераторам.
Россия в 1990-х гг. пережила наплыв разнообразных верований и культов. Одна из международных неопротестантских миссий дословно называлась «Вторжением во тьму» (Invasion into the Darkness). Но, несмотря на тогдашнее равнодушие власти и, напротив, потворствование СМИ, чужие семена не дали ожидаемых всходов. Вторгавшиеся представляли Россию территорией без смыслов, tabula rasa, доской, на которой можно рисовать какие угодно примитивные рисунки и каракули. И встретили сопротивление русской ментальности, поскольку смыслы, которые они несли, не были созвучны традиции, глубоко, столетиями запечатленной в бытовой морали. Они натолкнулись не на Церковь, а на отпечаток ее проповеди в общественном сознании.
Иначе было в Европе. Разрежение религиозного поля в европейских странах, вкупе с нарастанием отчуждения в обществе — в том числе и результат слабости богословия. Популярность так называемого апокалипсического сектантства в странах, которые были оплотами католицизма — последствие как изменения образа жизни, мышления и деятельности в постиндустриальный период, так и утраты интереса христианских богословов к проблеме воздаяния.
«Пренебрежение к эсхатологии... характеризует всю либеральную традицию, начиная с века Просвещения», — писал прот. Георгий Флоровский. «Современного человека последние события не интересуют. Такое отношение только усилилось с появлением экзистенциализма в богословии. Экзистенциалистское истолкование загоняет эсхатологию внутрь человека. Она растворяется в сиюминутном личном выборе... В конечном счете это ведет к радикальному искажению истории христианства. Исторические события меркнут перед событиями внутренней жизни. Сама Библия превращается в сборник примеров и притч. История — только преходящее обрамление, ведь встреча с Вечностью возможна в любое время. История перестает быть богословской проблемой».
Когда исторические смыслы отделяются от бытовых, то есть пропадает промежуточное родовое звено, а тело церкви разрывается (пример — децентрализация французской католической церкви после закона 1905 года), религиозность становится сначала «локальной», а затем номинальной. По статистике Gallup, церковью никак не интересуется 55% немцев — значительно больше, чем самоопределившихся атеистов и агностиков. В немецких костелах можно встретить агитационную ламаистскую литературу; католические семинарии, пытаясь привлечь учеников, раздают на улицах картинки с похотливого вида полуобнаженной Мадонной. Поэтому, как ни странно, разделить с русскими неприятие кощунства в церкви могут скорее американцы правых взглядов (из католиков и «континентальных» протестантов-пуритан), чем немцы. А кроме того, мусульмане (не с американского побережья) и ортодоксальные иудеи Израиля (преимущество т. н. правоверные), которые могут быть политически как правыми, так и левыми (в этой стране правизна и левизна определяется отношением к арабам).
Несложно заметить, что анти-этика ищет свои мишени по определенному выбору, предпочитая те общества, где эпатажные действия с высокой вероятностью причинят боль большому числу людей. Группа FEMEN (ее «владельцем» является гражданин США Джед Санден) совершала «анти-паломничества» в Испанию, Францию и Италию, разоблачаясь перед католиками, в том числе и непосредственно у стен Ватикана. Столь же понятно отсутствие разницы для FEMEN между православным и греко-католическим крестом: у нее выработан, как у подопытного животного, осквернительный рефлекс на любой крест, на любую систему христианских ценностей и обрядов. Еще один американец, Спенсер Туник, организовал сектантское сообщество нудистов со своеобразным неоязыческим культом (произвольный парафраз солярного язычества). Местом своего «анти-паломничества» он избрал Палестину, где предметом эпатажа было одновременно мусульманское и иудейское население.
Активизация анти-этической практики совпала по времени с тиражированием Facebook-«восстаний» в Западной Европе и США. Организатор «движения оккупантов» Калле Ласн, этнический эстонец, возглавлял антииндустриальную группировку-секту Adbusters, копирующие современные индуистские протестные движения. В акциях Occupy в Калифорнии участвуют американские индейцы со своим языческим «месседжем». Мишенями являются не только финансисты с Уолл-Стрит, но и любой крупный бизнес, занимающийся материальным производством, в том числе и сырьевые компании. Удивительная терпимость высших чиновников, подставляющих под камни и палки манифестантов местную полицию, объясняется просто: Белому Дому для решения бюджетных проблем требуется «поставить на место» собственных олигархов. Барак Обама мог воспользоваться примером Франклина Рузвельта, который во время Великой Депрессии мобилизовал свободную рабочую силу для строительства дорог и благоустройства городов. Но он избрал более легкий и нехристианский путь — путь провокации собственного населения, эксперимент по стравливанию одних сограждан с другими.
Константин Черемных
По ту сторону статистики европейских верований
По ту сторону статистики европейских верований