Перевод с нижегородского на французский

Так хочется, чтобы бытовая наша культура не презиралась бы нами, а напротив, пестовалась. Тогда мы и научимся гордиться нижегородским оканьем, а не французским прононсом. Я верю — одумаемся, будем свое любить, свое считать модным.

Есть такая известная китайская деревня Хуаси, экономическое чудо КНР. Говорить о ней можно долго, но скажу об одном факте, по-моему, весьма существенном. Местные крестьяне в конце прошлого года закончили постройку гостиницы-небоскреба для многочисленных туристов, которые приезжают посмотреть очередное диво света. Здание отеля, пятнадцатое по высоте в мире, возведено и оборудовано согласно древнему китайскому фэн-шую. Многие о последнем слышали, даже пытаются подражать ему и у нас в России. Это — новомодный стиль жизни, архитектуры, всего искусства в целом, своеобразное природное мировосприятие, философия быта и т. д.

И вот сравним: московская башня «Федерация» в так называемом Сити, немногим больше по высоте этого деревенского небоскреба, но может ли она быть оборудована в стиле русской избы? Да такое ни в каком сладком сне не привидится. Мало ли пустых фантазий?!.. Хотя наш стиль и близок по своим ценностям китайскому, только он свой, доморощенный (домом-избой взращенный), и потому, казалось бы, ближе и привычнее нам. Но посему в нашем Сити, как говорили в старину, такое не может быти.

«Европейничаньем» называл эту «болезнь русской жизни» Николай Яковлевич Данилевский. Сегодня мы можем добавить в строку и американизацию, и китаизацию, и Бог весть еще какую напасть. Суть такого отрицания своего, на фоне которого даже подражание неплохо смотрится, в отсутствии внутреннего содержания при непрочности скопированной формы. Отечественный мыслитель выделил и три формы этого недуга: искажение народного быта, заимствование разных иностранных учреждений и пересадка их на русскую почву, и взгляд с иноземной точки зрения, как на внутренние, так и на внешние отношения и вопросы русской жизни.

Крупные российские города, поскольку давно примеривают на себя разные не свои одежки, в некотором смысле в последнее время меньше пострадали в развитии этого заболевания (поскольку уже давно болеют), а вот русской провинции за последние десятилетия нанесен серьезный удар. Консервативный стиль местной жизни претерпел на наших глазах ряд волшебных изменений. Искажение народного быта, культуры и искусства, всегда почему-то в России сопутствующее социально-экономическим и политическим катаклизмам, — искажение это приняло поистине горькие, если не карикатурные формы. Местная элита в лице своих авангардных представителей потянулась за столичными модами, а те, в свою очередь, столь же примитивно эксплуатируют иностранные образцы, то есть получается как бы отрицание в квадрате.

И вот, в традиционные для русских постройки, в столь милые сердцу кривые улочки, вгрызаются хай-тэковские уродцы из стекла и бетона; городской общепит перешел на шаурму и пиццу, по площадям и скверам торчат глупые памятники «чижикам-пыжикам» и другим подобным хохмачествам, в театрах — мещанские водевили, в книжных магазинах (немногих оставшихся!) — бульварное чтиво, но нет книг местных писателей; в редких кинозалах — о, лучше о том и не говорить, что происходит в кинозалах!

«Нас спасет провинция» — лозунг надежды как-то незаметно сменился диагнозом «Нас спишет провинция» со всем национальным общекультурным и духовным капиталом. Конечно, я преувеличиваю... Но в провинции всяческие бессмысленные подражания как-то с особенной остротой заметны, как и все нелепости — так и лезут на глаза. И чего все так хотят офранцузиться? Объитальяниться?

Интерьеры — сплошь и рядом «под Париж», виды старинные — тоже не свои, а что-то из «французских старинных бульваров», будто у наших городов не было истории! Да, конечно, давно уже и не нами сказано: «Мы говорим по-французски, думаем по-немецки, а по-русски только ругаем служителей и молимся Богу». Так ведь, если это понимаешь, то надо иметь волю и преодолевать. И ведь не только Данилевский, но и сам Федор Михайлович Достоевский предупреждал: «Европейничанье первым делом несет с собою лень, ничегонеделание, снимает обязанности и заботы, отнимая инициативу и предлагая копировку, тупость и лакейство мысли». Резко сказано, но не справедливо ли при взгляде на современную российскую провинцию?

В глубине ее, конечно, еще живо здоровое начало, идет борьба с недугом, но всё больше неуверенности в себе, все меньше радости от своего и развития его. Сколько в России маленьких районных городков? Сотни — и среди них немало древних, которым историческая судьба по каким-либо причинам не позволила дорасти до всерусских центров. Чем там живут сотни тысяч наших соотечественников, чем кормятся они духовно и материально? Те, кто пошустрее да поживее, как в ярославском городке Мышкине, что на Волге, напридумывали музеев, разных увеселений для приплывающих туристов, от них и доход имеют, концы с концами сводят. Пожалуй, в каждой области светится хотя бы один такой маячок, где не сидят на печи и не едят калачи.

Суздаль — тоже райцентр, а вон какой на всю Россию размах и какая слава. Но — стоп! Этот владимирский городок, прежде всего, исторический духовный центр с великой княжеской судьбой, монастырская обитель, которой повезло более или менее сохраниться. Не забудем, что тамошний музей-заповедник в прежние времена и финансировался не по остаточному принципу, в него были вложены большие госресурсы. А что делать и как быть многим, словно забытым Богом, муниципальным образованиям? Северный райцентр Кириллов тоже славится знаменитым монастырем, но финансовые потоки от почти трехсот тысяч туристов обтекают его стороной: те сойдут на берег, проведут экскурсию и обратно в теплые каюты и на комфортабельные палубы. А ведь монастырь-то — жемчужина! А ведь и городок-то славен!

Нет, одним туризмом нас не поднять! Нужны и соответствующая передовая инфраструктура, и психология местного населения — заботиться, угождать с достоинством, в пояс кланяться да величаво, понимая, что за твоими плечами стоят стены каменные, монастырские, и подвиги предков! Да еще — свои блины-пироги печь. Кулебяки, рогульки, расстегаи. Мед-пиво варить...

Вот с последнего бы и начать. Национальная кухня — тоже культура. Трапеза, как известно, крепко людей объединяет, если не на бегу фуршетиться, а чин-чином сидеть, да разносолы нахваливать, пробуя...

У нас есть областные города, где и поесть-то по-русски нельзя. Идешь после суши и роллов, макдоналдсов и бургеров в местную картинную галерею мимо бутиков и колледжей! Ба! И там, в музейных залах, живописный фаст-фуд — одни подражания малевичам и кандинским. К вечеру невольно сомневаешься, как правильно-то по-русски говорить: «Кластером по бренду» или «Брендом по кластеру»? Так бы всё окружающее и покрыл.

А разве не про наших русских горожанок сказано: «Величава, слово пава»? Про бегущих-то по улицам девчушек в так называемых джинсах и в так называемых тряпичных кофтенках до пупка? Одно хорошо, — по морозцу бегут, будто лошадки резвые... Каблучками стучат. Худеют от бега-то. Своя одежда в любом случае ближе к телу. «Только русское народное одеяние достаточно просто и величественно, чтобы заслужить название изящного», — определял Н. Я. Данилевский. Будем помнить, что каждая европейская земля недаром гордится своим фирменным блюдом: кто бигусом, кто фуагра, кто хамоном. В Испании автор этих строк наблюдал очереди только в магазины национального платья: дети растут, родители спешат к сезону фиест запастись для них народными костюмами. У нас, к счастью, тоже стали в иные дни одеваться не как куклы Барби — по праздникам ходят в сарафанах и расшитых рубахах, гуляют уже не стесняясь, пример подают и некоторые продвинутые столоначальники. Ну и порадуемся, но всё же осторожно. Нет еще массового вкуса есть, пить, одеваться по-своему, по-русски.

Всё меняется, но медленно, с оглядкой и деликатной опаской. Указом Президента не заставить всех с завтрашнего утра, с 10:00, быть русскими в быту и в мыслях. Нам предстоит проявить свое общинное, солидарное начало, и впервые не в годы военной страды или смуты, а в мирное время, которого в России наперечет, но тем оно и ценнее, и прекраснее — не упустить бы! Без культуры, без духовного саморазвития всё обращается в «безбрежный океан отрицания и сомнения» (Н. Я. Данилевский). Но сказать легко, а вот совершить, сотворить? Без воли «снизу», без желания, без веры труднёхонько будет. «...Лекарство только в одной твёрдой национальной постановке — и, главное, в неуклонности этой постановки, без шатости, — писал Ф. М. Достоевский. — Надо, чтоб эта идея организм живой приняла и всё собою проникла. Вы доказательств просите? Я уже не стану вам указывать на те осязаемые, явственные доказательства, которые всем глаза режут: на то, например, что уж если реформа, самоуправление, то уж поставь её ясно, твёрдо, не колеблясь и веря в силу нации».

Можно высоко парить, вспоминать каждый день наших классиков. Но ведь наша жизнь протекает в ежедневной бытовой среде. И так хочется, чтобы бытовая наша культура не презиралась бы нами, а напротив, пестовалась. Тогда мы и научимся гордиться нижегородским оканьем, а не французским прононсом. Я верю — одумаемся, будем свое любить, свое считать модным. Подобру да поздорову, исполать нам!

Вадим Дементьев