О проекте «Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации»

Опубликованный проект «Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации» дал старт публичному обсуждению этого давно ожидаемого и важного документа. Его несомненным достоинством является официальное подтверждение того факта, что Россия является государством, «системообразующим ядром которого исторически выступает русский народ» и что цивилизационная идентичность России «основана на сохранении русской культурной доминанты». В нём признаётся опасность «размывания и разрушения смыслов и ценностей культуры русского и других народов России, проникновения в культурно-информационную систему чуждых идей» /курсив документа/, ставится задача «поддержки русского языка как государственного языка Российской Федерации и языка межнационального общения».

Документ определяет понятия «российской нации» и «национальности», уточняет различия между этнической и гражданской общностями. В нём содержится также упоминание о 193 коренных и малочисленных народах России, обладающих «отличительными особенностями материальной и духовной культуры».

Определённый смысловой подтекст имеют ссылки на «кризис политики мультикультурализма в европейских странах», а также на «фон радикальных общественных трансформаций по формированию свободного и открытого общества в постсоветской России, на котором проявились кризис общероссийской гражданской идентичности, всплеск этнической мобилизации, этнотерриториальный сепаратизм и религиозно-политический экстремизм, возникла опасность распада страны» /курсив авт./.

Стратегия развивает ряд положений «Концепции государственной национальной политики Российской Федерации от 15 июня 1996 года», в которой, в частности, говорилось, что межнациональные отношения в нашей стране «во многом будут определяться национальным самочувствием русского народа» и что «потребности и интересы русского народа должны... постоянно учитываться в политической, экономической и культурной жизни». При этом документ ссылается на «федерализм и национально-культурную автономию как на два пути организации государственного управления и политики интеграции, сохранения культурного многообразия и единого культурного пространства России».

Но, как известно, федерализм и национально-культурная автономия не всегда были единственными для России путями «политики интеграции и сохранения единого культурного пространства». Замена губернского деления России на национальную раздробленность, её автономизация, курс фракции «интернационалистов» в партии большевиков на «самоопределение наций» не обернулись распадом российской государственности лишь потому, что «интернационалистам» в большевистском руководстве не удалось извести русскую национальную культуру, заменив её «классовым сознанием». Национальная идея и «космополитизм» оказались несовместимы с русским культурно-историческим типом и чуждой для него идеей.

Нынешняя суверенизация субъектов РФ — реликт романтических представлений большевиков о «национальном вопросе», от которых никак не могут избавиться и сегодня преемники их идей. Ни в одной стране мира нет такого количества «субъектов государственности», как в России. Каждый такой субъект /государство/ имеет собственную конституцию и законодательство с претензиями на суверенитет. Такой квазифедерализм носит, по словам И. А. Ильина, антигосударственный и антинациональный характер.

Россия исторически была и должна оставаться унитарным многонациональным государством русских, которые всегда были его государствообразущим стержнем. В любом случае нынешний федерализм государственного устройства России не должен приравниваться к «суверенизации» входящих в неё субъектов и тем более подразумевать их право на «самоопределение». «Стратегия» же хотя и признаёт, что у нас «сохраняются негативные факторы, обусловленные последствиями советской национальной политики» и что русские продолжают играть в России «объединяющую роль», представляя собой «системообразующее ядро» российской государственности, тем не менее, оставляет всё же без ответа главный вопрос о государственном суверенитете субъектов РФ. Более того, Стратегия даже допускает возможность «самоопределения народов в Российской Федерации» в качестве одного из основных принципов её государственной национальной политики, что по сути является завуалированным поощрением сепаратизма. Это выглядит тем более странным в условиях, когда Москва никак не может добиться от националистов Татарстана, например, соответствия Конституции этого российского субъекта с нормативно-правовыми актами РФ. Как известно, «самоопределение наций, вплоть до их отделения от России» был лозунгом троцкистов, которые облыжно объявили всю Российскую империю «тюрьмой народов».

Стремление объединить два несовместимых подхода к государственному обустройству России объясняет противоречивость концептуальных позиций Стратегии и формулировок её текста. С одной стороны авторы документа заявляют, что одной из задач государственной национальной политики в сфере федеративных отношений является необходимость «формирования крупных территориально-промышленных районов в Российской Федерации, апробируя в них новые формы территориального управления, и оптимизация административно-территориального устройства России», то есть объединение «субъектов» в более крупные и экономически устойчивые территориально-административные образования. Но с другой стороны в Стратегии утверждается, что «единение народов России, благополучие граждан Российской Федерации и развитие российской государственности» обеспечивается «укреплением гражданского единства многонационального народа Российской Федерации (российской нации); гармонизацией межнациональных отношений; сохранением этнокультурного многообразия народов России; обеспечением адаптации и интеграции иммигрантов в российском обществе». Иными словами, адаптация и интеграция иммигрантов в российское общество является более важным фактором для развития российской государственности, чем роль «системообразующего ядра». Или, например, Стратегия даёт определение российской нации как «многонационального народа Российской Федерации — сообщества граждан Российской Федерации разной этнической, религиозной, социальной и иной принадлежности, осознающих свою гражданскую общность и политико-правовую связь с российским государством /согражданство/». Но есть большая смысловая разница между юридическими понятиями «осознавать» и «признавать»: ведь можно же сознавать, не признавая.

Точно так же далеко не адекватны понятия «государствообразующий народ» и «системообразующее ядро», поскольку в первом случае речь идёт об объекте государственности, а во втором — о любой этнической общности России /по терминологии Стратегии/. Но о государствообразующей роли русских в документе даже не упоминается. Уместно напомнить в связи с этим, что геополитические противники России хорошо понимали эту роль, отождествляя российское государство с русским народом. Так, в ставшей знаменитой фултонской речи в Вестминстерском колледже 5 марта 1946 года Уинстон Черчилль призвал не просто к борьбе с Советским Союзом, но объявил войну англо-саксов русскому народу, понимая, что не будет его, не будет и СССР.

Недооценка фактора государствообразующей роли русских неизбежно смещает акценты с подлинных на мнимые угрозы межнациональным отношениям в России, позволяя авторам Стратегии утверждать, в частности, что «мигрантофобия приводит к обострению этнического экстремизма». На самом деле именно русофобия и искусственное её провоцирование, а не мнимые расизм, ксенофобия и мигрантофобия российских «этнических общностей» являются главной и основной угрозой для российской государственности в целом. По этой причине именно проявления русофобии следовало бы поставить вне закона на первом месте. Однако в документе об опасности русофобии не говорится ни одного слова. Её как бы у нас просто не существует.

Требуют редакционной правки и смыслового уточнения некоторые другие принципиально важные положения Стратегии. Например, говорится, что одной из задач государственной национальной политики в сфере государственного строительства является наделение национально-культурных автономий и национальных общественных организаций «правом осуществления деятельности по межэтническому сотрудничеству, гармонизации межнациональных отношений, интеграции и адаптации мигрантов». Выходит, что ранее они не имели не только обязанностей, но и права для осуществления деятельности по межэтническому сотрудничеству и гармонизации межнациональных отношений.

Расплывчатым выглядит и тезис, что задачами государственной национальной политики в сфере взаимодействия с институтами гражданского общества являются, в частности, «расширение практики создания полиэтнических организаций» и «расширение государственной поддержки общественных инициатив при обеспечении прозрачности финансовых источников и отчетности по проектной деятельности институтов гражданского общества». Он требует уточнения: о каких полиэтнических организациях идёт речь и какая должна быть отчётность по «проектной деятельности» — то ли по её планированию, то ли по её выполнению.

В Стратегии содержатся также и другие положения, требующие доработки. Так, предлагается принять «федеральную программу развития межрегиональных культурных связей и региональные программы развития межэтнических культурных связей, предусматривающие обеспечение доступности традиционных и современных культурных произведений народов России и бывшего СССР /курсив авт./, их трансляцию по каналам государственного и общественного телевидения». Если необходимость развития межрегиональных и региональных культурных связей не вызывает сомнения, то не совсем ясно, предлагают ли авторы Стратегии финансировать за счёт российского налогоплательщика также программы по популяризации традиционных и современных культурных произведений бывших советских республик — ныне суверенных прибалтийских государств, Узбекистана, Киргизии, Таджикистана.

Ознакомление со Стратегией оставляет впечатление, что её авторы предприняли попытку «объять необъятное». В ней формулируются задачи государственной национальной политики не только в сфере федеративных отношений, но и в сферах государственной и общественной безопасности, социально-экономической, миграционной и информационной политики, в областях международного сотрудничества, образования, культуры и др. При этом задачами государственной политики в социально-экономической сфере объявляются, например, «формирование экономической среды, механизмов социального развития, основанных на сочетании предпринимательской свободы и социальной справедливости, экономической и социальной инициативы и обеспечения безопасности и правопорядка; повышение уровня доступности и качества социальных услуг в сфере здравоохранения и образования». Невольно напрашивается вопрос: а не всуе ли здесь упоминается «предпринимательская свобода и социальная справедливость» вкупе с «качеством социальных услуг в сфере здравоохранения и образования»?

В целом Стратегия нуждается в основательной доработке и уточнении ряда терминов, например, авторского понятия «религиозно-политического экстремизма».

Нина Борисовна Жукова, Член Бюро Президиума Всемирного Русского Народного Собора, сопредседатель МОО «Союз православных женщин», кандидат исторических наук