Начало дома Романовых: гражданский пакт и духовная солидарность нации

Начало XVII века — время одоления Смуты и «восстановления наряда» национальной и государственной жизни, одна из ключевых, решающих эпох в судьбах России. Но так уж сложилось, что безусловные успехи этого периода оказались заслонены в исторической памяти последующими яркими событиями и свершениями. Великие преобразования Петра, «век золотой» Екатерины, присоединение Крыма и Кавказа, победа над Наполеоном, не говоря уже о более близких, животрепещущих образах — цветущая сложность отечественной истории порой осложняет освоение определённых её отрезков.

Между тем, значение происходившего в первые десятилетия «бунташного века» исключительно важно для нашего сегодняшнего самосознания, для адекватного ответа на вызовы нынешнего времени, которые во многом изоморфны тем, с какими столкнулась Московская Русь на излёте правления Рюриковичей. В. О. Ключевский говорил, что его современник, подходя к периоду становления державы Романовых, испытывает такое впечатление, как будто читает свою автобиографию. Скажем прямо — нынешний россиянин вряд ли испытает подобное чувство сроднённости с четырёхсотлетним прошлым...

В Московии в начале XVII века импульс очищения и воссоединения страны шёл снизу, из таинственных глубин народного бытия. Восстановление государственности стало результатом как бы перезаключения общественного договора между различными стратами и сословиями, составлявшими «Русский мiръ». Московиты «с кашей в бороде» вдруг энергично и эффективно реконструировали социальную инфраструктуру, выказав удивительно высокую степень гражданской зрелости, политического такта, государственного чутья! А прочным основанием этого нового гражданского пакта стали, такие, казалось бы, эфемерно-идеалистические понятия, как покаяние и прощение. Вообще, русская история, как никакая другая ярко и убедительно демонстрирует действенность и приложимость к жизни евангельских категорий. Морально-нравственные ценности были не просто важной составляющей политического проекта новой династии: без них московские люди просто не стали бы строить обновлённую на старых началах Русь. Взаимное забвение колебаний, ошибок, даже преступлений — кроме самых тяжких — не направлялось никем. Да и не было в конце 1612 — начале 1613 годов на Руси силы, которая сумела бы «оседлать» процесс, вдохновлявшийся общенационально значимым подвигом патриарха-мученика Гермогена.

Можно уверенно говорить о том, что призыв к национальному покаянию был главным идейным оружием святителя Гермогена в его противостоянии Смуте. Ещё в 1607 году, при царе Василии Шуйском, он стал одним из инициаторов чина прощения, который совершил в Успенском соборе бывший патриарх Иов. Вызванный из Старицы иерарх, живший на покое, «простил и разрешил» жителей России от их преступлений и измен. Летописец говорит, что слушатели разрешительной грамоты со слезами радости бросались к стопам Иова... Но, как известно, в последовавшие годы клятвопреступления умножились.

И Гермоген продолжал взывать к совести отступивших в своих грамотах, страдая, как истинный пастырь, из-за грехов своих духовных детей. Поляки и русские «воры» патриарха «в заточенье посадя, злою мучительскою смертью не христиански уморили»; но слово Гермогена проросло и дало плоды. И когда послы Земского собора 14 марта 1613 года со слезами молили и били челом Михаилу Феодоровичу принять избрание его на царство, это был именно голос покаяния земли: «а теперь люди Московского государства наказались все и пришли в соединение во всех городах», — передаёт содержание мольбы хронист-современник событий. Покаяние стало фактором не обессиливающим, а напротив — мобилизующим здоровую часть нации. «Черкасы» (казаки), участники первого и второго ополчений, служилые дворяне и посадские люди, тяглые мужики и члены распавшихся боярских группировок — вся эта весьма разношёрстная масса сумела организовать дееспособный Земской Собор, определивший стратегию возрождения державы. И этой стратегией была — с некоторыми поправками и уточнениями — реставрация прежней московской «старины», причём практически без сведения счётов, смертельного перехлёста амбиций и прочих кровавых эксцессов, присущих реваншу.

Певец «народной монархии» Иван Солоневич не без восторга пишет: «Тяглые мужики шли восстанавливать старый московский порядок, а не ревизовать его. Они его «восстановили и утвердили». Больше они ничего не собирались делать. И зачем было им желать что-либо иное? Через лет тридцать-сорок после этого Москва полностью залечила свои раны, наверстала все свои потери, подняла... мужика на тот социальный и материальный уровень, какого он никогда больше с тех пор не имел... Тяглые мужики разнесли всё к чёртовой матери, восстановили традицию, восстановили престол, пригрозили кандидатам в контролёры над ним и разошлись каждый по делам своим...».

Впрочем, Собор был всё же не сходкой суровых «тяглых мужиков», а соревнованием политических сценариев; участники демонстрировали изощрённость и риторическое искусство. Вообще, о земских деятелях того времени можно уверенно говорить как о самостоятельных фигурах, умеющих работать в условиях народного волеизъявления («гениальный выборный человек Кузьма Минин» — характеризует одного из них С. Платонов). Заседания самого представительного за всю эпоху Московской Руси форума (около 700 делегатов) проходили в единственном избежавшем разрушения кремлёвском здании — храме Успения.

В работах историков (из современных авторов назовём Дмитрия Володихина, Игоря Тюменцева, Вячеслава Козлякова) проанализированы перипетии работы Собора. Отметим главное: юный Михаил Романов был избран потому, что его фигура в наибольшей степени соответствовала настрою соборян и всей Руси. Этот боярский юноша, лично не замаранный в грехах Смуты, воплощал общую волю всей Земли к успокоению. На его фигуру падал отсвет образов его близких сродников — царицы Анастасии Романовой (с которой связывалась память о ранних, успешных годах правления Грозного) и сына Иоанна IV и Анастасии — Феодора Иоанновича, последнего «пророжденного царя» на русском престоле. Для жителей Московии — в отличие от россиян Нового времени память о царе Феодоре была однозначно позитивной, ведь за благочестие и смирение этого самодержца Бог даровал «немятежное Земли Русской пребывание». Набожный Михаил в чём-то сильно напоминал своего дядю, последнего Рюриковича...

Боярским интригам на Соборе (было, в частности, предложение избрать царя жребием из списка из восьми бояр, среди которых Михаила Романова не было) всё более отчётливо противостояла постепенно оформлявшаяся воля Земли. Наконец, 21 февраля настал момент истины: глава Боярской думы князь Мстиславский предложил отказаться от избрания государя из русских и вновь обратиться к полякам (!), призвать на царство королевича Владислава, что вызвало взрыв негодования у москвичей и казаков.

Ключевое значение для конечного решения Собора имело обеспеченное Дмитрием Пожарским широкое представительство уездных, провинциальных чинов. Именно оно не позволило провести в жизнь олигархические сценарии. Решающую роль в разгроме боярских интриг, в том числе идеи выбирать царя по жребию из знатнейших родов, сыграло единство казаков и московских посадских людей. В этой связи обычно вспоминают «писанийце» о необходимости избрания Михаила Феодоровича, которое от имени земщины зачитал купец С. Судовщиков, и пламенную речь в поддержку Михаила, произнесённую атаманом, так и оставшимся безымянным в истории. Эти яркие проявления гражданственности опирались на менее заметную основу — солидарность мнений, выраженных в наказах с мест членам Земского собора.

Народный сход в поддержку Романова начался на Лобном месте и вскоре перетёк в Кремль. Без насилия, но под сильным моральным давлением «земщины», городского посада и казачества, т. е. «улицы», была принята присяга Михаилу Феодоровичу; позднее её текст отложился в анналах в виде Соборной клятвы (Утвержденной грамоты) 1613 года. Пышно, в стиле «плетения словес», орнаментирован рассказ «Хронографа» 1617 года. Здесь особо подчёркнут общенародный характер избрания: по благоволению Бога «от предела Российской земли и до её окраин народ православный, малые люди и великие, богатые и нищие, старые и юные обогатились богатым разумом от Всем дающего жизнь и светом добромысленного согласия все озарились. Хотя и из разных мест были люди, но в один голос говорили, и хотя сговориться не могли, ибо жили вдали друг от друга, но собрались все как равные в едином совете. Решили разумом, избрали же словом и постановили делом, и благое решение приняли. Свершилось оно, людьми составленное, по божественному устроению...».

...Современники воспринимали события осени-зимы 1612/1613 года как победу, едва ли не более значимую, чем разгром немецких и шведских рыцарей и орды Мамая. Думается, что и нам пора возвратить верную историческую оптику. Преодоление Смуты по праву должно войти в золотой список исторических успехов России — достижений, которыми предстоит гордиться поколениям соотечественников.

Сергей Антоненко