Константы и констатации Русского мира

Статья Алексея Малашенко «О Боге — вскользь» («НГ»), написанная в ответ на статью протоиерея Всеволода Чаплина и Александра Рудакова «О Боге, человеке и цивилизации» (тоже опубликованную в «НГ»), которая, в свою очередь, стала отзывом на программную публикацию Александра Ципко «Нужен ли Бог «особой русской цивилизации», перечисляет все основные концептуальные претензии к идеям особого «Русского мира», «русской цивилизации» и идеи России как «стране-цивилизации», которые выдвинул Патриарх Кирилл.

Все эти претензии вполне закономерны, если бы автор впервые столкнулся с соответствующими идеями, ничего не зная о весьма внушительной традиции т. н. культурно-исторического или «цивилизационного подхода», представленного десятком известнейших имен и возникшим вместе с политической философией Нового Времени. При первом же приближении здесь можно вспомнить имена Джанбаттисты Вико, Иоганна Готфрида Гердера, Генриха Рюккерта и, конечно, русского неославянофила Николая Данилевского, автора историософского манифеста «Россия и Европа» (1869). Несмотря на заведомо полемический настрой, теоретическая традиция этого подхода изначально лишена каких-либо догматических предустановок и предполагает большую вариативность собственных концепций, если не считать констатацию того банального факта, что всевозможные различия между нациями и странами слишком сильны, чтобы их не замечать и говорить о человечестве как о едином гомогенном мире. Поэтому нет смысла отрицать этот подход в целом и, тем более, сводить его к частным теориям одного из его адептов, каким был, например, радикальный националист Освальд Шпенглер, считающий перечисленные им культуры замкнутыми на себе организмами, не имеющими общей меры и не сообщающимися друг с другом.

Конечно, как только теория множественности «культурно-исторических типов» или «цивилизаций» редуцируется к такому органицистскому подходу, то она, по сути, ничем не отличается от того социал-дарвинизма, в котором сторонники «русского мира» справедливо упрекают западных неолибералов. Но было бы очень странно обвинять Русскую Церковь в том, что она проповедует такое понимание человечества, где все нации представляют собой нечто вроде биологических видов и подвидов, между которыми существуют непреодолимые онтологические границы. Как только бы подобная теория в нашей стране набрала популярность, сама Церковь первая бы выступила против неё, потому что с христианской точки зрения все люди являют собой образ и подобие Божие, имеют общих предков и в равной степени призваны ко спасению и обожению.

Вместе с этим, не нужно быть прямолинейным органицистом, чтобы признать существование определенных культурных конгломераций, объединенных общей религиозной традицией, общими лингвистическими корнями, общей геополитической идентичностью, общими поведенческими стереотипами, наконец, общей уникальной «картиной мира», отличной от иных подобных конгломераций. Разные авторы называют их по-разному: и «культурно-историческими организмами» (Рюккерт), и «культурными кругами» (Гребнер), и просто «культурами» (Шпенглер), и просто «цивилизациями» (Тойнби), и «суперэтносами» (Лев Гумилев), и иными понятиями. Но какие бы критерии различия ни ставили авторы соответствующих концепций во главу угла, практически все они всегда выделяли Россию в особый, отдельный мир, так что противнику идеи «русского мира» спорить здесь придется не только с Патриархом Кириллом, а со всеми представителями этого подхода в принципе.

Ключевая претензия Алексея Малашенко состоит в том, что сторонники «русского мира» отрицают общечеловеческие ценности и что «любители отечественной самобытности клянут Запад, а сами «кормятся» его машинами, компьютерами, часами и прочим...». Эту претензию нужно прояснить с самого начала, чтобы не путаться во всем остальном. Вопрос в том, что конкретно мы называем «общечеловеческими ценностями»? Если под «общечеловеческими ценностями» понимаются объективные нравственные ориентиры для всего человечества, то Церковь, по определению, не может их отрицать, поскольку такие ориентиры даны самим Господом в его Откровении, и поэтому сознательный христианин не может не быть ценностным универсалистом.

Но если под «общечеловеческими ценностями» понимаются какие-то субъективные этические пожелания, якобы свойственные всем людям во все времена и отраженные в некоем всемирном «общественном договоре», то такие ценности Церковь, конечно, отрицает просто потому, что их никогда не было. Универсальные ценности должны иметь за собой твердый онтологический фундамент, который может дать только религия, иначе эти ценности «повисают в воздухе». Тем более, невозможно признавать такие «общечеловеческие ценности», которые на самом деле являются лишь ценностями современного Запада, незаконно отождествляющего себя со всей мировой цивилизацией вообще.

Следовательно, сторонники «русского мира» вовсе не отрицают сам факт существования общечеловеческих ценностей, но от того, что эти ценности существуют, еще не следует, что все люди во все времена и на всех континентах подозревают об их существовании и правильно их понимают. Что же касается упрека «любителям отечественной самобытности» в том, что они пользуются достижениями западной цивилизации, то он звучит мимо адреса, потому что ни один ещё более-менее известный идеолог самобытного пути развития России не утверждал, что наша страна должна превратиться в автаркию и жить натуральным хозяйством. Развитие любой страны с неизбежностью предполагает использование опыта других стран и идея «русского мира», в принципе, несовместима с каким-либо эскапизмом.

Другие претензии автора к идее «русского мира» заключаются в том, что либо он не может прояснить тот критерий, по которому выстраивается этот мир, либо обнаруживает несостоятельность любого из критериев, которые он домысливает за своих оппонентов.

Первая претензия: если согласиться с существованием «русской цивилизации», то «тогда базовым элементом любой цивилизации следует признать ее этнокультурную составляющую. В этом случае будет правомерно утверждение о множественности именно таких этнокультурных цивилизаций»...

Во-первых, где сказано, что «русский мир» основан именно на этническом фундаменте? Такой подход изначально невозможен, поскольку слово «русский» в церковном значении тождественно слову «российский» и указывает не на этнос, а на страну, и само понятие русского народа, в соответствии с христианской традицией, отождествляется не с этносом, а с носителями русского языка (ибо все народы отличаются для Церкви именно как «языки»).

Во-вторых, для того, чтобы народ достиг уровня самостоятельной цивилизации, ему недостаточно просто быть, он еще должен достичь такого геополитического развития, чтобы иметь возможность конкурировать с другими цивилизациями. Поэтому все сторонники этого подхода всегда выделяют в отдельные миры или цивилизации Китай и Индию, но никогда Корею или Бангладеш. Таким образом, Русский мир или Русская цивилизация — это мир не только этнически русских, но, прежде всего, мир всех русскоязычных людей, идентифицирующих себя с Россией, где бы они ни жили и каких бы убеждений они ни придерживались.

Вторая претензия: «неясно также и встречающееся в материале словосочетание «страна-цивилизация» и «государство-цивилизация». Приятно, конечно, потрафить себе, любимым. Но существуют ли, кроме России, другие «страны-цивилизации» — Китай, Япония, США, наконец?»

Эта претензия может возникнуть потому, что само понятие отдельной, «локальной цивилизации» (Тойнби) предполагает нечто большее, чем существование одной страны и включает в себя сразу несколько стран и народов, но если обратиться к самой культурно-исторической школе, в обиходе называемой школой «цивилизационщиков», то многие отдельные цивилизации там фактически являются странами-цивилизациями, как, например, те же Китай и Индия, а также Египет, Вавилон, Иран, Израиль, Греция, Рим и т. д., так что понятие «страны-цивилизации» вполне закономерно. Если же речь не идет о стране-цивилизации, то почти каждая отдельная цивилизация, как правило, имеет свою стержневую страну, на могуществе которой держится целостность и безопасность всей соответствующей цивилизации. И как бы тогда ни называлась та цивилизация, к которой принадлежит Россия, — «восточно-христианская» (Рюккерт), «славянская» (Данилевский), «византийская» (К. Леонтьев), «евразийская» (Н. Трубецкой), «русско-сибирская» (Шпенглер), «славяно-православная» (Хантингтон) и т. д., — её геополитической основой остается именно Россия.

Третья претензия А. Малашенко состоит в том, что «является ли русская цивилизация тождественной цивилизации русско-православной?»

Ответ на эту претензию однозначен: да, в большинстве случаев понятие Русской цивилизации тождественно понятию Русско-православной цивилизации, и вовсе не потому, что так хотят какие-то московские клерикалы, а потому что иного Русского мира, кроме как Русско-православного, просто не существует. Именно православное христианство, пришедшее в древнюю Русь из Византии, привнесло древним русичам универсальное и, замечу, универсалистское мировоззрение, подарило Руси государственную идеологию, письменность, архитектуру, общенациональные традиции, в общем всё то, что позволяет нам теперь говорить о Древней Руси как о едином целом пространстве, отличном от других. Когда же в 1453 году пала Византия, уже Московская Русь оказалась единственной независимой православной страной мира, которая, при этом, постоянно расширялась, достигнув нынешних границ России, так что когда сама Греция, при прямой помощи России, обрела независимость, Россия давно уже была величайшей в мире континентальной империей.

Но наступил XXI век, и Россия так и осталась крупнейшей в мире страной, где из всех конфессий доминирует именно православие, так что даже совокупный геополитический потенциал всех остальных православных стран, расположенных на юго-востоке Европы, не может сравниться с потенциалом одной России. Из этого следует, что совершенно независимо от того, как мы относимся к сугубо церковной идее Москвы — Третьего Рима, de facto Россия, действительно, остается не только ведущим государством православного мира, но и единственным государством, способным защитить этот мир и отстаивать его идентичность. В этом рассуждении нет никакой гордыни, самонадеянности, закомплексованности и уж, тем более, какого-то политтехнологического заказа. Это просто констатация факта. Другой вопрос, как мы относимся к этому факту и какие выводы мы готовы из этого сделать.

Православный фундамент и православная ориентация Русского мира вовсе не означает, что в этом мире нет места инославным, иноверцам, атеистам или агностикам, тем более, что они всегда не только присутствовали в Русском мире, но даже пытались переформатировать его по своим представлениям, как то было и при петровских реформах, и при коммунистической власти, и даже при либеральных реформах 1990-х годов. И все эти люди всегда будут активно участвовать в жизни Русского мира просто потому, что это их мир, они в нем родились, живут и всегда будут жить, что совершенно не мешает осознавать им культурообразующую доминанту этого мира, каковой является православие, и с уважением относиться к этой доминанте. Тем более, бессмысленно опасаться за какой-то идеологический диктат со стороны сторонников Русского мира и РПЦ в XXI веке, потому что даже если представить себе наступление какого-то «Нового Средневековья» по Бердяеву, то это, в любом случае, будет «средневековье» эпохи открытых границ, интернета и социальных сетей, так что ни один рядовой гражданин не обязан будет исповедовать какие-либо взгляды, предлагаемые ему властью, и в самой РПЦ все это прекрасно понимают.

Наконец, четвертая претензия А. Малашенко касается социально-экономической программы Русского мира: «что касается восхваления присущего самоограничения и нестяжательства, то это все же отдает лицемерием, потому как сей призыв обращен к людям, и без того не слишком состоятельным, и косвенно служит тому, чтобы ослабить их протест против низкого уровня жизни».

Однако Православная Церковь не может подстраивать свои этические императивы под степень материального обогащения своей паствы и чьи-либо политические интересы, как богатых, так и бедных, как власти, так и оппозиции. В противном случае она была бы не Церковью, а политической партией, и её либеральные критики первыми уличили бы её в этой партийности. Вопрос о том, какие экономические принципы наиболее соответствуют христианской этике, требует большой и увлекательной дискуссии, но можно абсолютно точно сказать, что как бы ни критиковать социализм и как бы ни идти на компромисс с капитализмом, с точки зрения православного христианства нет и не может быть таких ценностей, как материальная роскошь, финансовый успех или рыночная конкуренция, в то время как постоянное, аскетическое самоограничение, жертвенность и примат духовного над материальным являются неизбежными и неотъемлемыми нравственными установками православия.

Это не личное мнение Патриарха Кирилла, протоиерея Всеволода Чаплина, Александра Рудакова или автора этих строк, это самоочевидные и необсуждаемые выводы из самого христианства как такового, и в этом заключается одна из причин, почему Церковь никогда не поддержит либеральную или либертарианскую идеологии в их чистом виде. В сегодняшней РПЦ вовсе нет и не может быть желания как-то оправдать коммунистическую идеологию, от которой почти весь православный мир страшно пострадал в XX веке, есть лишь желание понять и объяснить, почему самые радикальные коллективистские утопии всегда будут более популярны в русском народе, чем самые рафинированные версии социал-дарвинизма. Поэтому Русский мир может сочетать в себе самые разные социально-экономические модели, но без ценностей сознательного самоограничения и жертвенной взаимопомощи этот мир просто не будет русским.

Из всего вышесказанного следует, что предложенная Патриархом Кириллом концепция Русского мира в своих базовых положениях опирается не на какие-то субъективные благопожелания, а на объективные факты мировой истории и аксиомы христианского вероучения как такового. В этом смысле концепция Русского мира, и как надэтнического пространства русской культуры, и как страны-цивилизации, и как геополитической основы православного мира со свойственными ему идеалами материального самоограничения и духовного преображения, — отражает магистральные идеи русской религиозно-политической философии и его честным критикам придется поставить под сомнение само существование России, не говоря уже о самом православии. Эти идеи исповедовало большинство русских православных мыслителей, независимо от того, какой политический режим установился в России и что лично они получали от этих идей, которые, что называется, лежали на поверхности. Ведь речь шла об очевидных константах русской истории, которые, простите за тавтологию, нельзя было не констатировать.

Аркадий Малер