Пройдет пятьдесят лет и 16 марта 2014 года войдет в школьные учебники как день окончательного завершения периода «после-холодной-войны».
Может быть, к тому времени политические акценты в истории будут расставлены непривычно для нас, заключенных в ментальную рамку «биполярного мира» и «постсоветской эпохи». Прежде всего, необходимо осознать: оценка периода 1946-1991 годов как биполярного, в лучшем случае, поверхностна. Биполярность не может быть долговременной характеристикой мирового порядка. Она возникает, когда мировой гегемон входит в фазу упадка (примерно через 50 лет после начала его восхождения к власти), а наиболее сильные глобальные державы объединяются в коалицию, чтобы бросить ему вызов. Соединенные Штаты — меньше других пострадавший участник пробританской коалиции — достигли положения гегемона после окончания Второй мировой войны. До начала фазы упадка им было еще далеко, поэтому ни в 1950-е годы, ни позже речь не могла идти о биполярности. В чем же тогда заключался смысл соперничества СССР со «свободным миром» (гегемоном и его сателлитами)?
Противостояние блоков носило характер ложной биполярности, потому что Советский Союз не участвовал и не собирался участвовать в гегемоническом соперничестве за власть над миром: имеется в виду — над капиталистическим миром. СССР являлся идеократическим — то есть, управлявшимся идеей государством, которое не просто не преследовало исключительно своих эгоистических (национальных) интересов, но и было способно в определенные моменты истории действовать вопреки этим интересам. Такому государству не было смысла добиваться позиции гегемона в мире, которым управляет капитал. Целью Советского Союза было переустройство мирового экономического порядка, после чего, в соответствии с классическим марксизмом, государства (вместе со своими национальными интересами) должны были исчезнуть.
Миф о биполярности, об СССР как о «сопернике» США в борьбе за гегемонию, создан западными политиками и учеными, не признававшими даже возможности существования идеократических государств. 22 февраля 1946 года сотрудник американского посольства в Москве Джордж Кеннан отправил в Вашингтон так называемую «длинную телеграмму». Автор призывал не верить разговорам о построении коммунизма во всем мире и рассматривать Советский Союз как обычную империалистическую державу, продолжающую традиции Российской империи. Впоследствии этот текст был опубликован (без подписи) в журнале «Foreign Affairs» под заголовком «Истоки поведения Советов» и стал для нескольких поколений политиков основой объяснения действий СССР на весь последующий период.
Западный мир не поверил, что в 1968 году войска Варшавского договора были введены в ЧССР для предотвращения контрреволюционного переворота, интерпретировав события как обычный империалистический захват в соответствии с мифической «доктриной Брежнева».
Учитывая сказанное, мы должны признать, что распад Советского государства был политическим отражением экономического события глобального масштаба — распада мировой системы социализма и восстановления единой капиталистической экономики, формирование которой началось в конце XIX — начале XX века и было прервано сначала Первой мировой войной (1914), а потом Великой Октябрьской социалистической революцией (1917). Последствия распада СССР значительно превзошли последствия распада любого другого государства, так как исчезновение социалистической системы означало трансформацию всего мирового порядка. Восстановление глобальной капиталистической системы можно назвать главной характеристикой постсоветского мира.
Политическая гегемония США (которая, напомним, установилась в 1946, а не в 1991 году) не распространяется на экономическую сферу, поэтому мировая экономика постсоветского периода выстраивается вдоль трех силовых линий, представленных членами так называемой «глобальной Триады» (не имеющей отношения к одноименным китайским мафиозным группировкам) — Северной Америкой, Западной Европой и Восточной Азией. Линии Триады изначально были слабо связаны с геополитическим делением мира на государства и регионы.
Однако после распада социалистической системы перед гегемоном впервые в истории встала задача управления всей планетой, а не только территориями, которые населены европейцами или их потомками. Не удивительно, что США пришлось осуществить деволюцию своих властных полномочий и сформировать политический аналог Триады, где каждый участник получил под свое управление прилегающие к нему периферийные (в экономическом смысле) регионы. Россия, вместе с европейской частью бывшего СССР и Африкой, попала в сферу ответственности Западной Европы, составляющей ядро Европейского союза. На этом о России предполагалось забыть. В западных университетах начали закрывать подразделения, готовящие специалистов по России и русскому языку.
Первый звоночек прозвенел в 2008 году, когда Россия в одностороннем порядке признала независимость Северной Осетии и Абхазии. Данное событие несло в себе много смыслов. Во-первых, был нарушен негласный принцип нерушимости бывших внутрисоветских административных границ, ставших государственными границами на постсоветском пространстве. Этот принцип оказался долгоживущим — несколько серьезных конфликтов «подвисли» потому, что никто не хотел брать ответственность за его подрыв. Тем не менее, постсоветская инерция когда-нибудь должна была закончиться. Во-вторых — и это важнее — одно из государств периферийной зоны (такое место занимает Россия с точки зрения Триады) поступило наперекор планам гегемона и его полномочного представителя (то есть Евросоюза), избежав при этом наказания. Европейский союз явно не справлялся с ролью «шерифа» европейской части постсоветского пространства.
После кризиса 2008 года ситуация стабилизировалась и вновь застыла. Ключевые участники занимались другими делами. Евросоюз погружался в экономический кризис и вынужден был переключить внимание на собственную внутреннюю периферию. Соединенные Штаты оказались неспособны в одиночестве затыкать буквально все мировые дыры. Что все это время делала Россия — доподлинно неизвестно. Князь А. М. Горчаков сказал бы, что она «сосредотачивалась».
Ситуация, сложившаяся на Украине зимой 2014 года, будет выглядеть понятней, если мы учтем сказанное выше. Евросоюз ни в коем случае не стремился к разжиганию внутриукраинского конфликта. С одной стороны, «шериф» добросовестно выполнял установку на «интеграцию» Украины — прекрасно понимая, впрочем, ее символический характер. С другой — работа велась откровенно халтурно и грубо. Соединенные Штаты, мечущиеся между Афганистаном и Ираком, вынужденные одновременно не сводить глаз с бывшего «заднего двора» в Латинской Америке и, к тому же, сталкивающиеся с некстати обострившимися внутренними социально-экономическими проблемами, тоже не могли непрерывно держать руку на украинском пульсе. В результате внутриукраинские политические субъекты, лишенные сдерживающего их внешнего руководства, постепенно эмансипировались и начали вести себя естественным образом.
Речь не только и не столько об ультраправых, которые, в общем-то, всегда контролировались слабо. «Вразнос» пошли все. Респектабельные «западные эксперты» призывали к убийствам и публиковали на своих страницах в соцсетях адреса потенциальных жертв. Нацисты размахивали свастикой. Чиновники самоустранились. Коммунисты и прочие левые приобрели свойство невидимости (побочный эффект — то же самое произошло с движением «Фемен»). Кормящиеся при посольстве профессиональные соотечественники рассеялись яко дым. Ввиду того, что процессами по-прежнему никто не управлял, из народной массы выделились лидеры момента, о которых раньше никто не слышал и не читал, разве что в местных газетах. Постсоветский кодекс поведения рухнул, священная корова нерушимости административных границ бывших республик была зарезана.
Мы еще не знаем, каким будет новый мир, который идет на смену постсоветскому, и каким эпитетом его будут обозначать. Следует признать, что Россия так же мало подготовлена к окончанию эпохи, как и другие участники процесса. Постсоветская инерция еще действует, еще принимаются документы, обреченные оказаться в помойной яме истории, еще развеваются истлевшие флаги, еще произносятся речи, над которыми потомки будут смеяться, как мы смеемся над фразой Чемберлена, что он принес мир своему поколению, сказанной в 1938 году. Больше всего сейчас необходимы осторожность и мудрость, и если их удастся проявить, ни у кого не будет причин жалеть об окончании аморфной эпохи с приставкой «пост».
Анастасия Митрофанова, доктор политических наук
Конец постсоветского мира
Конец постсоветского мира