Среди современных российских композиторов Эдуард Артемьев, несомненно, относится к числу самых популярных. Причем, музыка его известна гораздо больше его имени. Космическое электронное одиночество в «Солярисе», таинственно-пугающая Зона в «Сталкере», романтические мелодии в «Сибирском цирюльнике» давно стали культовыми звуковыми образами. Но как обозначить направление, в котором работает этот выдающийся мастер? Куда отнести его разнообразные «саундтреки», а также многочисленные кантаты, оратории, симфонии и оперы? Любую музыку принято оценивать в системе координат: «традиционность-новаторство» и «высокое искусство-попса».
Начнем с первой «оси». Артемьев получил традиционное академическое образование в Московской консерватории у известных педагогов — Юрия Шапорина и Николая Сидельникова. Молодой композитор, по собственным воспоминаниям, честно «пытался получить академическое образование». Но в академизме ему чего-то мучительно не хватало. Летом 1960 года Артемьев прочитал объявление: желающих приглашали участвовать в экспериментах по синтезу звука. Эти эксперименты буквально перевернули жизнь молодого музыканта. С помощью уникального детища инженера-изобретателя Е. Мурзина — синтезатора АНС, можно было «проникнуть внутрь звукового кристалла», сочиняя уже не музыку, а сам звук. Было ли это музыкальным новаторством? Несомненно. Освоение новых музыкальных пространств, работа с шумами, синтез акустических и электронных звуков принесли Артемьеву славу авангардиста.
В то же время, само название мурзинского синтезатора — АНС (Александр Николаевич Скрябин) говорит о преемственности и музыкальной традиции. Сам композитор считает: музыка развивается лишь для того, чтобы вернуться к утраченной традиционной изначальности. Он уверен — «все идет к синтезу искусств, к мистериям под открытым небом, библейским действам, способным потрясать людей напоминанием о вечном противоборстве добра и зла».
В поисках этого божественного «напоминания» Артемьев, работая для кино, включает в партитуру звук шагов, шум дождя, и даже находит в себе смирение отказаться от уже написанной музыки, если она не идет на пользу общему замыслу.
Потому совершенно невозможно определить стиль, в котором работает Артемьев. Для него не существует стилей. Вернее, они существуют, но только, как палитра красок, с помощью которых композитор создает художественную правду. Это довольно трудно для музыканта — свободно жить в любом из существующих музыкальных пространств, не деля их на «свои» и «чужие». Артемьеву удается это, может быть, потому, что он совсем не меломан. У него есть фавориты среди композиторов — Скрябин, Мусоргский, Стравинский, Дебюсси — но он не слушает музыку для собственного удовольствия.
Из всех режиссеров ему тяжелее всего было работать с Андреем Кончаловским, который несколько лет проучился в консерватории и всегда интересовался композиторскими новинками. В процессе совместной работы Кончаловский вспоминал множество музыкальных примеров чуть ли не для каждого кадра, но это не помогало, а скорее мешало композитору.
Артемьев никогда не мыслит «по аналогии». Его работы первичны, даже когда вызывают в памяти стойкие музыкальные ассоциации. Все дело в том, что музыка для него — не цель, а средство «чувства добрые пробуждать». По словам самого композитора — «это единственное, что может музыка». Поэтому поиску «нового», «того, что еще не было», он предпочитает создание «красивого». В поэте и композиторе Артемьев ценит превыше всего гипертрофированное чувство красоты. Если оно обыкновенно — произведения такого автора никого не затронут до глубины души. Этим принципом Артемьев руководствуется, в каком бы жанре он ни работал. У него есть кантаты, симфонии, концерты. В своих сочинениях он использует как академические музыкальные инструменты, так и народные, и электронные, стараясь показать «традиционно» сильные стороны каждого музыкального пласта. Образцом такого стилевого микста может служить одно из поздних сочинений композитора — рок-опера «Преступление и наказание» по Достоевскому.
Это сочинение писалось двадцать восемь лет. Композитор много раз отставлял и вновь возобновлял работу, начатую по просьбе А. Кончаловского еще в конце 70-х. В опере хоровые партитуры в барочном духе органично сосуществуют с музыкальными стилями, изображающими трущобные «низы» имперского Петербурга. Среди последних — разудалая «цыганщина», приблатненный шансон, сентиментальный городской романс и даже рэп. Из таких разнохарактерных фрагментов композитору удается выстроить общую драматургию, приводящую к катарсису — в лучших традициях европейской академической музыки.
Подобная композиторская философия — перенесение какой-либо традиции в совершенно новый музыкальный контекст — очень характерна для Артемьева. Он интерпретирует не музыкальные темы, а музыкальные архетипы. Про музыку к фильму Андрея Тарковского «Солярис» композитор говорит: «Я применил технику, которой пользовался сам Бах, то есть применил его фа-минорную прелюдию, оставив ее без малейшего изменения, погрузил в новую музыкальную ткань. Это было мое прочтение Баха».
Ну а как же со второй осью системы координат — «высокое искусство — попса»? Творческий путь Артемьева начался во время становления современных музыкальных технологий. И, конечно, далеко не все серьезные музыканты принимали подобные новшества. Многие академисты вообще считали опыты с электронными музыкальными инструментами профанацией. Говорили, что компьютер (тогда их называли ЭВМ) убивает душу в музыке, а композиторов-электронщиков презрительно называли операторами-программистами. Разумеется, в те годы Артемьев яростно отстаивал машины, позволившие ему создавать «космос». Но сейчас, когда электроника завоевала прочные позиции в музыкальном пространстве — он видит в ней лишь часть композиторского инструментария. «В музыке ничего не отметается, она выше любых стилей, направлений, жанров» — считает композитор. Главным качеством в создании музыки для Артемьева остается искренность. Кто избегает ее — перестает плодоносить и быть художником.
В свое время композитор был глубоко потрясен искренностью рок-музыки. Потрясение это вызвало к жизни интересные сочинения с использованием рок-вокала и инструментария рок-группы. Это вокальные циклы «Тепло Земли» и «Гимн природе», а также неоконченная рок-симфония «Пилигримы». Именно искренности порой не хватает Артемьеву в современной академической музыке. Она почти не использует электроники, но «как бы вычислена своим создателем». Такая музыка ни хороша, ни плоха. Она существует вне контакта с душами людей, воспринимаясь лишь разумом.
Элитарность иногда путают с возвышенностью. Когда мы произносим «высокое искусство», на противоположном полюсе часто оказывается «попса». Но так ли все здесь однозначно? Ведь и классические шедевры называют «попсой», и в самой поп-музыке встречаются подлинные вершины.
Артемьев всю жизнь, подобно Баху, не стесняется учиться у музыкантов любого стиля — у не знающих нот импровизаторов на народных инструментах, у рокеров и попсовиков. Он пытается постичь музыку в ее единой, неделимой сути. Потому что знает: именно музыка властвует над душами. Только музыка «способна на какой-то миг убрать стены между людьми, снять стену между человеком и его прошлым или будущим».
И еще одно человеческое качество он считает необходимым для написания настоящей музыки, да и... просто для жизни. Это — сострадательность и добро. Великие Бах и Моцарт для него, прежде всего, — великие полюсы добра. Ради очищения души люди тянутся к ним уже несколько веков. И Пушкин ему дороже всех поэтов за строки: «Что чувства добрые я лирой пробуждал...» Создателя безграничных космических миров более всего волнует человек и возможность сделать его хоть немного добрее и сострадательней. Ведь «чем бережнее будет человек к каждому живому существу, чем настойчивее он будет защищать красоту души, и не только своей, чем духовнее он, тем больше надежды спасти жизнь».
Анна Ветлугина, композитор, органист
Композитор Эдуард Артемьев: синтез космоса и души
Композитор Эдуард Артемьев: синтез космоса и души