Художник Михаил Нестеров: классик и современник

В залах Третьяковской галереи на Крымском валу открыта выставка замечательного русского художника Михаила Васильевича Нестерова. И хотя выставка приурочена к 150-летию со дня рождения Нестерова, но искусство его и сегодня оказывается столь же классично, сколь и современно.

Одна из лучших его ранних картин — «Пустынник», которой он впервые участвовал на передвижной выставке в 1888 г. Уже в этой работе заявила о себе та главная, ведущая тема, что затем магистралью пройдет через все его творчество. Не он первым начал писать портреты монахов. Задолго до него, начиная с ХVIII в., художники, обращаясь к изображению священнослужителей, ограничивались при этом рамками традиционного светского портрета. Нестеров не полемизировал с ними, он просто писал про другое. Именно в ней Нестеров впервые в русском искусстве прикоснулся, может быть, к самой сложной, но и к самой высокой теме — к духовному смыслу жития монашествующих, постоянно, ежеминутно угнетающих свою плоть во имя стяжания Духа Святаго, открывающего им, по слову Иоанна Лествичника, «путь к Божественному вожделению».

В картине Нестерова настроение блаженной, тихой радости, пронизывает весь облик старого монаха, идущего по сырой земле, попирая собственную тень, простирающуюся прямо перед ним. В этом пластическом решении и заложена одна из главных мыслей картины. Ведь тень не отбрасывает нечто эфемерное, воздушное, а только осязаемое, материальное, телесное. В этом попрании своей тени — выразительный образ многотрудного монашеского подвига, в котором и борение с плотью, и рождение святости. «Пустынник» открывает новую страницу не только в творчестве самого Нестерова, но и в русском искусстве вообще. Эта картина — начало, зарождение религиозной живописи совершенно особого рода. В отличие от классической религиозной живописи, рожденной на сюжетах из Священного Писания, Нестеров в своих полотнах создает не фантазии на библейские темы, а проповедует евангельские идеи, раскрывает сакральный смысл самого Слова Божия, т. е. утверждает христианские ценности. Ничего подобного русская живопись еще не знала.

Тема монашествующих по сути пройдет через все творчество художника. Здесь и «Под благовест» (1895), и «Великий постриг» (1898), и «Архиерей» (Епископ Антоний Храповицкий) (1917), и, конечно, цикл картин о преподобном Сергии Радонежском, над которым художник работал с 1889 по 1897 гг. Особенностью картин цикла является, прежде всего, попытка Нестерова впервые воссоздать образный строй на соединении реального и ирреального, что в дальнейшем позволит ему наполнить глубокими, масштабными идеями разворачивающееся на его полотнах своеобразное мистериальное действо. Правда, в Сергиевом цикле это еще не так заметно, т. е. не бросается сразу в глаза, как это будет позже.

В этом отношении Сергиев цикл — своего рода «проба пера». Но и рождался этот цикл не как апробация новых приемов. Они не были для Нестерова самоцелью. Новация эта была порождена самой темой, т. е. особой жизнью монахов, их особо духовно наполненным молитвенным общением с Богом. Биография о. Сергия проходит в картинах цикла как бы фоном, точнее, канвой. Главное внимание художника сосредоточено на духовном смысле монашеского делания: посвящение себя, всей своей жизни Богу («Видение отроку Варфоломею»), умной молитве («Юность преподобного Сергия»), созидания храма в душе («Труды преподобного Сергия»). Проникаясь самой идеей домостроительства, как главным трудом и заветом о. Сергия, духовной высотой его молитвенного богообщения, Нестеров стал единственным, кому удалось в картине «Юность преподобного Сергия» воссоздать особое состояние человека, которое зарождается только в сердце, «открытом горе». Церковь такое состояние называет «УМИЛЕНИЕ», как высшее проявление, выражение любви к Богу, которой наполнены и мысли, и чувства, и душа. Больше никому из художников достичь подобного не удалось.

До последнего времени мне было непонятно, почему Нестеров как-то особенно нежно относился к своей работе «Убиенный царевич Димитрий», которая многим кажется довольно странной, как бы «сочиненной». Она, действительно, несколько необычна, поскольку возникает, можно сказать, на стыке иконы и станковой картины. Уже само название картины говорит нам о том, что это не живой царевич, а будто его душа. И живопись — несколько блеклая, словно затуманенная. И цвета не яркие, разбеленные. За исключением яркой красной шапочки Димитрия. И сам царевич не стоит на земле, а как бы парит над нею в окружении белых березок. Они появляются здесь не случайно, не только как нечто характерное для русского пейзажа. В христианской символике, которой блестяще владел Нестеров, как и вообще все русские художники, береза — символ чистоты, невинности, целомудрия.

Кстати сказать, тема «березок» будет неоднократно подниматься художником и каждый раз будет звучать новой мелодией. В огромном панно «Путь ко Христу» (Марфо-Мариинская обитель) поднявшаяся за спиной Христа березовая роща станет Его своеобразным духовным ареалом. В «Великом постриге» своей белизной березки станут образом того нового пути, на который вступают молодые девушки, — путь, освященный Светом Христовом, символом которого стали зажженные в их руках свечи. В картине «Два лада» стройные березки станут символом чистоты и возвышенности чувств, соединяющих влюбленных. Зная такую символику берез, начинаешь по-новому воспринимать картину «Убиенный царевич Димитрий», где художник, тем самым, раскрывает одно из значений известных слов Христа: «Будьте как дети — их есть Царствие Небесное», — поскольку души детей не омрачены страстями, не убиты грехом. Иными словами смысл, идея картины: призыв хранить чистоту и свет своей души. С этим совершенно не диссонирует красное пятно шапочки царевича. И здесь также мастер говорит с нами языком иносказания. В христианской символике каждый цвет имеет несколько значений. У красного одно из них — символ огня, мученичества, жертвы. А убиенный царевич — мученик, к тому же прославленный Церковью. Потому и изобразил его художник в ореоле. Здесь-то и начинается территория иконы и потому вполне закономерно появившееся изображение Бога в мандорле, символе невидимого Его присутствия. В мандорле очень часто изображается Христос особенно в иконе «Успение Богородицы». У Нестерова Господь протягивает руку мученику. Этим жестом Он и благословляет его, и одновременно призывает в Царствие Небесное.

Но даже такими, столь высокими категориями, не исчерпывается полнота глубокого смысла этих известных слов Христа. Со временем художник начинает все более и более постигать их подлинный смысл. Такому прозрению в немалой степени способствовало осознание все нарастающего «духовного оскудения общества» (М. Нестеров), его «ослабевших и охладевших душ» (В. Васнецов), разгула «духовного и политического нигилизма» (И. Ильин).

В 1916 году Нестеров пишет большое полотно «Душа народа», которое также представлено на выставке. В картине художник в исторической перспективе собирает весь русский народ: от древних времен до современности. Художник пишет картину в разгар войны, в трудные, тяжелые времена, отягощенные разбродом и шатанием внутри страны, когда уже все ощущали надвигавшуюся страшную, неотвратимую катастрофу. И потому не случайно одной из главных тем картины становится тема греха и покаяния. И опять, по признанию самого художника, во главе угла оказываются все то же наставление Христа: «Пока не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное», — но только теперь евангельская мысль эта открывается своим новым смыслом. Во главе исторического хода русского народа, осененного большой иконой Спаса, идет мальчик. Чистый, светлый, кроткий. Идет как образное выражение толкования художником Слов Христа: будьте послушны воле Божьей, как дети послушны воле родителей. И вновь этот призыв художника к своим современникам. Призыв, вселяющий надежду на спасение.

Когда ходишь по выставке, где работы собраны одна к одной, объединенные не только хронологией, но и темой, то невольно вдруг открываешь для себя еще одну особенность творчества Нестерова. У него новая тема оказывается как бы предопределенной только что законченной работой, а новая идея рождается из содержания предыдущей картины. Из «Пустынника» родился цикл картин о Сергии Радонежском. Переполненность сознания и души атмосферой святости, духовного общения со святыми и с самим Богом во время работы во Владимирском соборе перелилась в образы картины «Убиенный царевич Димитрий», написанной вскоре после возвращения из Киева. А «Святая Русь» с ее трагическим ощущением тепло-хладных душ невольно привела художника к идее спасения, которую он воплотил в монументальных образах настенного панно «Путь ко Христу». И хотя художник задумал полотно «Душа народа» вскоре после «Святой Руси», но она оказалась в этом ряду третьей. Но именно в ней зародилась идея соборности, с которой в «Страстной седмице» оказалась тесно связана идея единения русского общества, расколотого со времен Петра. Так родился Христианский цикл мастера, название которого определяется не только тем, что там, так или иначе, главным в нем является образ Христа.

Эта выставка выявила ясно ощутимую тесную, внутреннюю взаимосвязь творчества мастера, что и определяет стержневую основу его искусства. Даже в годы большевистского лихолетья он сохранял верность своей главной теме, не размениваясь на официальные заказы, благополучие и покой. Более того, его искусство советского периода отличается необычайной силой, внутренней энергией, динамикой. Та мощная созидательная сила, что копилась в нем в предшествующий период, нашла свой выход в советское время в искусстве портрета. Свои модели он выбирал сам — людей, близких ему по духу, в которых ощущалось активное творческое начало, независимо от сферы деятельности, но которая движима была идеей созидания, а не разрушения. Именно эта идея придает целостность созданной художником галереи, где органично соседствуют портреты ученого, священника, скульптора, хирурга, живописца. И потому его произведения в целом воспринимаются сегодня, может быть, гораздо актуальнее, нежели творения нынешних художников.

Марина Петрова, искусствовед