Искусство тихих созерцаний Владимира Паскина

В духовной и творческой биографии Владимира Паскина самые главные, животворные и слаженные страницы связаны с культурой, историей и традициями Русского Севера.

Паскин Владимир Викторович (1954-2008) — график, акварелист, член Союза художников РФ. Родился в Горьком (ныне Нижний Новгород); окончил Академию художеств им. И. Е. Репина. С 1977 года жил и работал в Череповце Вологодской области. Постоянный участник региональных и международных (Нью-Йорк, Гамбург, Мельбу, Норвегия, Бангладеш) художественных выставок. Картины Владимира Паскина находятся в Вологодской областной галерее, в Череповецком музейном объединении, в частных коллекциях России, Норвегии, Дании, Швеции, Швейцарии, Японии. Основные произведения: серия литографий «Память» (1990), серия акварелей «Русский Север» (1995), серия акварелей «Кирилло-Белозерский монастырь» (1990-е), цикл акварелей о северной деревне (1990-2000-е). Последняя серия его работ (2008) посвящена поэту Николаю Рубцову.

...В его жизни было много простого художнического труда и терпения. Казалось, что он хотел жить как можно проще — и тогда, когда только начинал пробовать себя в графике, и тогда, когда стал уже признанным мастером, и дивная ткань жизни подчинялась его художественной воле с доверчивой лёгкостью. Простота художника Владимира Паскина держалась силой его живого и чистого сердца — в его искусстве нет ничего неискреннего, притворного и мучительно-модного. Он стоял перед белым листом бумаги с каким-то совершенно детским доверием к миру. Его любимая техника — акварель. Любимая тема — русский Север, который он исходил вдоль и поперёк.

Принято делить творчество художников на «периоды», выделяя «этапы пути», рассматривая как «развитие» его движение от полотна к полотну. В случае с нашим художником это совершенно невозможно: он сразу вобрал в себя, соразмерно объёму души своей, весь космос русской жизни, которую не судил за не случившийся в XX веке рай на земле и от которой уже в новое время не требовал буржуазной сытой ясности без проблем и сомнений. Провинция берегла от самодовольства. Провинция требовала созерцания. Тихого. Глубокого. Печального. И он так, с тихой печалью, и запечатлел-рассказал свою историю о том, как не сошлись в русской жизни ценностные начала и концы: в серии литографий «Память» (1990 г.) тема сада, цветения, плодоносящих яблонь дана с такой символической силой обобщения, что читается очень дорогой и заветной мечтой о библейском райском саде. Но мечтой — заброшенной, погибшей тихо и без пафоса. Чрезмерная изобильность плодов (яблоки всюду, они, кажется, вываливаются за рамки работы и падают к нам в руки) только рельефнее подчеркивает исхудалость и тощесть нашей деревни. Для кого цветут яблони? Для кого они плодоносят? Человека — то нет.

И в образе одинокого храма, стоящего в воде (вот уж, воистину, дороги к нему нет), и в образе одинокой старухи, источенной жизнью и сухой как та самая солома, которую тащит она на себе; и в фантасмагории разломанного времени — везде негромко звенит мелодия печали. Мелодия о застывшей народной душе... Но наш художник не мог остановиться у этой последней черты — не мог остановиться без надежды. Реальной возможностью новой силы жизни становятся в этом цикле дети: задорный деревенский мальчишка и чудесная девочка, спящая в пространстве тайного света, исходящего от северной щепной птицы, которая в народной культуре Севера олицетворяет Дух Святой и висит в Красном углу над божницей. Чистый светлый ребенок, охраняемый светом от нежити тьмы, будто и есть прообраз сокровенной невидимой Руси-России для Владимира Паскина.

За цикл литографий «Память» художник был награждён большой золотой медалью Российской академии художеств.

В других творениях Владимира Паскина — в циклах «Шествие», «Земля», а особенно в рубцовском «Пусть душа останется чиста» символические и художественные линии прочерчены всё так же очень ясно. Двенадцать листов цикла, которые впервые были представлены на выставке к 70-летию Николая Рубцова (Вологда, 2006), — двенадцать листов цикла звучат в удивительном согласии с поэтом. Братчина творческая художника и поэта редкостна и проникновенна: здесь, над стихами Рубцова, было где «поплакать и душу согреть» художнику Паскину. Каждый из листов цикла «Пусть душа останется чиста» сопровождается стихотворением Николая Рубцова: слово буквально врезалось, вливалось в изображаемое. Паскин создает не городской портрет поэта — художник просквозил одиночество Рубцова зимой и холодом, который, однако, бодрит душу. Не в «железной клети» города, а в клети земляной, природной находится Рубцов — среди птиц и деревьев, и ещё — среди горькой рябины, от мороза становящейся сладкой. Тут горькая рябина/сладкая такая — оксюморон русской жизни, вообще мало понятный «гордому взору иноплеменному». Рубцов погиб в крещенские морозы... Художник сопровождает свою работу его прощальной «Элегией».

Рубцовско — паскинский цикл я бы назвала горько-полынным, но и нежным, и теплым, с доминированием светлой памяти-печали. Перед нами хор разных голосов русской жизни сразу всех времен: неслышно течет век, но и душа неслышно хранит красоту древних времен; «долгая нежность в груди» возникает и от улыбки матери, и от созерцания воды, с лодкой у ее кромки, и даже от вросшего в землю купола церковной обители. Нет ничего слишком утрамбованного, тяжелого, обытовлённого в работах художника. В них, как и у Рубцова, северная Россия видится неразгаданной и почти нездешней красотой наполненная: диво-дивное русской души сказочное Ферапонтово одновременно есть земное утоление. В рубцовском цикле художника незаметно и крепко переплетается пронзительный пейзаж души и смиренная, тихая красота земли. Но только такая — «родина тихая», «родина кроткая» дает успокоенье и чувство жгучей связи с избой и тучей, с полем и рекой, матерью и птицей небесной...

Художник работал в станковой графике, в технике акварели и литографии — в жанрах пейзажа, натюрморта, сюжетно-тематической композиции. «Русский Север». Этот цикл работ 1995 года Владимира Паскина столь богат, столь метафизически пронзителен, что явил, кажется, всю мощь мировоззрения художника. Мощь и символическая простота — совместимы. Необъятность и бесконечность земли художник передает через овал, расходящиеся центрические каменные круги-гряды — через каменные пояса: вспоминается есенинская строчка — «веки выглодала даль». Тут нет рожающей черной и жирной землицы, тут валуны и камни создают немыслимой силы пейзаж, где «даль», действительно, главное слово, выросшее или, напротив, вросшее в русскую душу. В этих мхах, и промытых до белизны деревьях, в деревянных храмах и в больших белых птицах, наученных, как и люди, терпеть особую северную строгость жизни — в этих искусных картинах есть какая-то предельная устремленность в даль при встречном другом потоке, вызывающим желание остановиться и замереть перед грозным величием почти библейского первозданного пейзажа.

Пространство холста и белого листа боится пустоты, если только не считать, как это любят нынешние художники, пустоту своим главным смыслом. Владимир Паскин не позволял себе быть пустым. У него всегда есть внутренняя красочность бытия и отточенность смысла. Он не любит банальности и обыденности, а если уж какой предмет и попадает под луч его творческого взгляда, то он обязательно передаст хмель древности — передаст через лоскутное одеяло, и через колесо телеги, напоминающее солнце, или горделивого петуха, первым улавливающим рассветный луч; передаст через соломенную куклу, с которой тысячу лет играла деревенская девчонка.

А вот травы его родины — травы северные, очень хрупкие, нежные, осенне-желтые, лунные, быстро отцветающие. Художник даже башню северной твердыни — Кирилло-Белозерского монастыря «украсил» копной сена, но копной странной — процветшей. На макушке ее видим скромные голубые звездочки — так цветёт лён (основа северной жизни). Крестьянские родовые труды (сенокос) мастер очень тепло и очень доверчиво приблизил к монастырской обители, где человек получает «питание небесное».

Как всякий тонкий художник, он нее выносил бессодержательности и видел в мире, даже когда писал опрокинутость и одиночество, — некое постоянство глубины. «Воздух ветхости» был ему мил. У него нет героя-преобразователя, героя-деятеля или реформатора. Но не случайно дети и женщины чаще других встречаются в его литографиях и акварелях. Именно они, кажется, были для Владимира Паскина ближе к земной устойчивости, надежности. Именно они помогали и самому художнику вывести на первый план в творчестве чистую русскую суть, глубинную и молчаливую подлинную жизнь, созерцать которую он никогда не уставал.

Он родился в Нижнем Новгороде, а умер в Великом, где проходила Десятая межрегиональная выставка (2008)... В таких космических пределах и совершалось таинство его жизни и творчества: Волга, Север, Вольность, Вера. Вот только в одном время зла зацепило его сильным когтем: чуткое ухо в его фамилии расслышит настоящую, родовую — Пасхин! Крестьянство и христианство в нём соединилось, как соединились способности создавать личную рукотворную красоту — искусство, с добыванием смыслов из мира неучёной мужичьей культуры, что шла от земли...

Капитолина Кокшенева