Проблема «Отечественные войны Святой Руси» является чрезвычайно актуальной. Отечественную войну 1812 года назвали «Грозой 12-го года». Как историческое явление — она достояние истории, однако признаки «Грозы» не ушли из историографии и из того, что зовётся ныне «политикой исторической памяти». В силу того, что политика исторической памяти оперирует не самими историческими фактами и явлениями, а формирующимися представлениями, образами, мнениями, что не всегда связано с историческим знанием, то сегодня важно обратить внимание на ряд положений.
Первое. Важно с исторической точки зрения понимать смысл «Отечественных войн Святой Руси». На государственном и народном уровнях смысл этих слов-символов становился востребованными тогда, когда Отечеству было худо. Никто не предполагал, скажем, что в начале XXI века историческую память об Отечественной войне 1812 года как Отечественной войне кто-то назовёт «инертностью общественного сознания», поскольку де в начале XIX века у наших предков не было Отечества в виде суверенного национального государства на территории Всероссийской империи, а последнюю сегодня якобы нельзя называть Отечеством.
Но именно в лоне исторической России (СССР) формировались предпосылки становления ныне суверенных государств на постсоветском пространстве, причём силами всех народов России (СССР). И если мы, живущие сегодня в новых независимых государствах, не признаём в исторической России своего Отечества, ставим под сомнение ратные и трудовые подвиги предков по его созиданию и по его защите, если нарушаем преемственность поколений и произвольно прерываем историю, то откуда возьмётся уважительное отношение к современным «пределам и безопасности Отечества».
Наш исторический опыт свидетельствует о том, что в исторической России умели предвидеть потрясения, предупреждали об их появлении в духовной и светской жизни, противостояли экспансии (религиозной, экономической, военной) как воплощению политики. А то, что называют «отсталостью» от Европы и Запада, то это относится главным образом к уровню материального достатка, но при этом не анализируется эволюция воцарения эгоизма и стяжательства, связи европейского достатка с экспансией и войнами против России.
Под критику попадали и попадают державное целеполагание внутренней и внешней политики исторической России. Исторически можно проследить, как критиковалась Россия, СССР, как и за что подвергаются «критике» ныне суверенные государства на пространстве бывшего Советского Союза. Какие республики сегодня критикуются больше всего? Россия. Белоруссия. Украина. За что? За то, что никак не удаётся лишить их собственных устоев государственной и общественной жизни, добиться того, чтобы они перешли к высшим европейским ценностям — «верховенству права, демократии, свободе и правам человека». За то, что они предупреждают о бедствиях для рода человеческого от последствий навязываемой через рыночные отношения культуры постмодерна и экуменизма и о том, что без рода человеческого становятся ненужными «верховенство права, демократия, свобода и права человека».
Любое явление носит конкретно-исторический характер. В ходе Отечественных войн защищались не только территориальное пространство государства, отчий дом, семья, но и устои жизни. Когда «историки» говорят, что во время Отечественных войн народы защищали Россию и побед достигали вопреки, а не благодаря власти («самодержавного Александра I» или «верховного главнокомандующего Сталина»), то в историческом сознании разрушается понимание того, что народ и власть государства разделить невозможно. Данное «историческое» разделение плавно переводится в ткань современной жизни новых государственных образований, предпринимаются попытки отделить народы суверенных государств, например, Белоруссии, Украины, России от «режимов» Лукашенко, Януковича и Путина. Вместо заботы об Отечестве предлагается заняться сменой «режима». Это — ничто иное, как война с Отечеством и самим собой.
О «Святой Руси». Святейший патриарх Кирилл говорит о том, что «благодаря православной вере народ Руси перерос свою этническую ограниченность и смог создать вместе с другими народами единое цивилизационное пространство». У «русской православной традиции... есть еще собственное наименование — «Святая Русь». «Национальная духовная традиция» содействует формированию и «культуры, которая определяет цели, правила и ценности общественной и частной жизни людей», и «цивилизационной традиции, которая уже переходит границы одного народа и генерирует способы духовной и материальной жизни, объединяющие в одно общество людей разных этносов и религий».
Патриарх отмечает, что «русская цивилизация открыта к разным культурам и традициям», что «в созидании русской цивилизации важный вклад вносили и вносят представители ислама, буддизма, иудаизма и традиционных христианских конфессий, а также светских течений мысли». Задается вопросом «Что же нас всех объединяет?» И отвечает — «единая система ценностей и опыт ее воплощения в истории. Эта система ценностей включает в себя: религиозную веру и межрелигиозный мир, свободу и нравственное совершенствование личности, самопожертвование ради других, крепкую семью, уважение старших, соборный совет и действие, творчество, трудолюбие, справедливость, любовь к Отечеству, заботу о сотворенном мире».
Предстоятель Русской Православной Церкви особо подчёркивает, что эти ценности не утратили своей значимости в условиях, когда «русская цивилизационная традиция существует в условиях различной политической и общественной самоорганизации». Осмысление понятия «Святая Русь» при рассмотрении «отечественных войн» является, безусловно, принципиальным и первоочередным шагом. Как и понимание положений о том, что а) для стран русской цивилизации «наше общее ценностное достояние» представляется не «как угроза своей самостоятельности, а как свой бесценный ресурс в глобальном мире» и б) «Русский мир должен быть не столько воспоминанием о прошлом, сколько деятельным, мобилизующим началом построения лучшего будущего для великого многонационального объединения, живущего в мире с собой и остальным миром».
Второе, что важно сегодня при изучении истории и «погружении нас» в информационное поле политики исторической памяти, заключается в том, чтобы иметь свой взгляд на происходящее в истории и политике и не производить «чистки памяти» в отношении Отечественных войн.
Известно, какой религиозный и цивилизационный контекст имеют Отечественные войны России. По каким-то причинам историки, как создававшие национальные истории на пространстве бывшего СССР, так и непрерывно «совершенствующие» их, обошли вниманием то, что произошло в католическом мире весной 2000 года. Префект могущественной Конгрегации по вопросам вероучения (некогда Священной инквизиции) Йозеф Ратцингер (с 2005 года — Понтифик) представил доклад «Память и примирение: церковь и грехи прошлого», заявив при этом, что «признание совершенных ошибок позволит христианам не чувствовать себя героями и тем самым поможет обновлению для продолжения евангелизации мира». Папа Иоанн Павел II тогда подчёркивал: «Один из характерных элементов Великого Юбилея состоит в том, что я определил его как очищение памяти. Как преемник Апостола Петра в этом году милосердия я попросил Церковь встать на колени и попросить прощения за прошлые и нынешние грехи своих детей. Мы прощаем и просим прощения».
Что же это за грехи? Это — религиозные войны, крестовые походы и костры инквизиции; церковные расколы; «презрение, акты враждебности и умолчания» по отношению к евреям; насильственная евангелизация Америки; дискриминация женщин, некоторых рас и наций; проявления социальной и экономической несправедливости. Наконец — отход от самого духа Евангелия путём утверждения величия своей веры жестокостью и насилием, несовместимых с учением Христа. Было сказано: «Никогда более!» — нарушению заповеди о любви к ближнему, действиям, направленным против общности Церкви, оскорблению любых народов, применению логики насилия, дискриминации и притеснению бедных. Событие — бесрецедентное. С точки зрения исторической памяти — тоже, включая и то, что после слов «никогда!» действия (экспансия) продолжаются и поныне.
Если католический мир признаёт свои многовековые действия как грехи, а они свидетельствуют о справедливости Отечественных войн исторической России, то кому надо «чистить память и каяться»? Отказ от государственного и народного характера защиты ценностей в ходе войн России в её тысячелетней истории — это и есть ЧИСТКА ПАМЯТИ. От защищавшихся ценностей, от своих корней и от необходимости защиты Отечества в новых исторических условиях. Если Римско-католической церковью признаётся, что нашим предкам не давали «жить в мире с собой и остальным миром», а вынуждали постоянно воевать и постоянно возрождать свои дома на оставшихся пепелищах, то зачем говорить, что в нашей истории у людей было мало достатка, что они вели и завоевательный, и «азиатский» (приравниваемый к рабскому) образ жизни в самодержавной, деспотической и прочая прочая России, а тем более — принимать и исполнять американский закон «О порабощённых нациях»? Не говоря уже о «Нюрнберге-2».
Третье из того, что важно сегодня — на концептуальном уровне выработать свою методологию изучения истории. Почему свою? Потому что отечественные школы историков в России и других республик постсоветского пространства или усердно вооружаются «постмодерновыми» концепциями изучения истории, или переходят на подготовленные «диаспорами» схемы национальных историй (этнократических государств). Приведу два примера в отношении изучения истории и политики исторической памяти. Причём возьму их из «зарубежных» практик, которым свойственно советовать как следует изучать историю и помогать в этом деле (студии, гранты, стажировки).
Так, Пьер Нора в работе «История как защита от политики» пишет, что с 1970-х годов идёт процесс и «безжалостной политизации», и «идеологизации» результатов работы историков. Это — войны памяти (колонизаторское прошлое, устная история), публичное или политическое применение истории, прошлое превращается в мишень (история — это не знание, а товар для продажи СМИ). При всей «демократии» сохраняется контент Истории — кто был или кого не было в истории, на каком расстоянии от истории существует та или иная народность.
Наряду с этим французский историк пишет о том, что история и политика — антиподы в современном мире, слово «политика» объединяет в себе «память» и «идеологию». Эта пара антонимов заменила другие, одна за другой занимавшие первые места в исторической дисциплине: эрудиция против философии; наука против литературы; структура против явления; проблема против рассказа. Историк больше не тяготится ответственностью за исторические исследования, поскольку он перестаёт быть хранителем и гарантом научности истории, он потерял собственные убеждения и авторитет. Вместе с тем, подчёркивает П. Нора, как переводчик и эксперт в области социального опыта, как бастион против политического и общественного давления историк необходим как никогда.
Второй пример. Польский историк Ева Доманская, знающая практику университетов и исследовательских центров европейских стран и США, пишет о том, что в США ещё во второй половине 90-х годов на «постмодерне» поставлена точка. После 30-летнего господства постмодернизма учёные устали от тем расы, класса, гендера, памяти (гнобимых народов, социальных групп, жертв, колониализма, идентичности, воображаемых общностей). Е. Доманская обращает внимание на то, что во время доминирования так называемой новой гуманитаристики (60-90 годы) — ангажированной и эмансипированной, научная деятельность гуманитариев была разновидностью общественно-политической активности. Гуманитарии (историки в том числе) работали в рамках таких исследовательских тенденций, как этнические, постколониальные, гендерные студии, студии памяти.
Если соотнести положения, высказанные П. Нора и Е. Доманской, с особенностями постсоветской историографии Отечественных войн и нациестроительств, то видно, что эти особенности обусловлены применением методологии культурной и социальной антропологии, этнических, постколониальных студий, институтов памяти (войн памяти) в отношении гнобимых народов и социальных групп, жертв, колониализма, поисков национальной идентичности, воображаемых общностей.
Так что на пространстве Исторической России многие историки и политики в области исторической памяти находятся в сетях «постмодерна», искусно уничтожая историческую общность народов, сформированную на протяжении многих столетий. Самый иезуитский удар наносится по нашему общему историческому прошлому, подойдя вплотную и к «Отечественным войнам Святой Руси». Обращает на себя внимание то, что оксфордские и прочие студии уже «устали» от проведённой работы (скорее — вынуждены запускать новые проекты), а их ученики на постсоветском пространстве — только попробовали плод (откусили, сколько смогли) от своей «исторической» деятельности.
А что будет дальше? На Западе переходят к «неантропологической истории» и «постгуманитаристике». Их суть, пишет Е. Доманская, состоит в том, что прошлое выглядит одним образом, когда мы видим в нём человека как творца культуры, и абсолютно по-другому, когда мы рассматриваем этого человека как одну из форм жизни на планете. Человек выступает в форме биокультурного бытия. Этим занимаются историки, которые пишут «великую» или «глубокую» историю. Хотя говорят, что это не значит, что история будет без человека и не претендует на тоталитарный захват знаний на прошлое. По существу — это переход к изучению исторического прошлого с точки зрения «биокультурного бытия». Не значит ли это, что «великую» или «глубокую» историю интересует пространство для жизни? Для кого?
***
Возвратимся к теме нашей конференции — «Отечественные войны Святой Руси». Если мы будем знать смысл этих слов, иметь свой взгляд на происходящее в истории и политике исторической памяти и не допускать «чистки памяти», а на концептуальном уровне выработаем свою методологию изучения истории, то образовавшая к 2012 году новая «гроза» — нам не страшна.
Александр Бесов, доктор исторических наук, профессор МГТУ, зам. директора Фонда содействия гуманитарному сотрудничеству «Русское единство»
Доклад на научной конференции «Отечественные войны Святой Руси», состоявшейся 22 июня 2012 года в Бресте (Беларусь). Опубликовано на сайте «Западная Русь». Републикуется с незначительными сокращениями