Градостроительная революция преобразит страну. Тысяча новых городов как лекарство от пессимизма

В середине февраля Дискуссионный клуб ВРНС совместно с Институтом демографии, миграции и регионального развития провёл круглый стол на тему деятельного преображения России. Одной из ключевых идей этой дискуссии стала тема нового градостроения, главным апологетом которой в последнее десятилетие является Юрий Васильевич Крупнов. Институт и Движение развития, возглавляемые этим общественным деятелем предлагают проект «1000 новых городов для России». Юрий Крупнов рассказывает о том, почему без новых поселений Россия умрет.

— Жизнеспособна ли сегодня идея строительства новых городов без помощи государства? Можно ли ее реализовать за счет внутренних ресурсов — самоорганизации народа?

— Я считаю, это очень вредная идея: и формула должна быть — «самоорганизация вместе с государством». По факту государственность — это бесценный исторический продукт, созданный русским народом, позволяющим сохранять нашу цивилизационную идентичность и само существование русских во Всемирной истории. Поэтому если мы отказываемся от государства — то мы отказываемся от себя и своей цивилизации, которую тем или иным способом сомнут. Как только мы выносим государство за скобки любых наших проектов, это значит, что мы ставим крест на Русской цивилизации. Существует планетарный геополитический формат, и если у тебя нет государственности, ты во всемирной истории — бледная тень.

Для власти градостроительная политика не является основной. В этом контексте стоит принять во внимание опыт Екатерины Великой, которая организовала строительство более сотни городов. Города — это и есть материальная составляющая цивилизации — плоды государственной политики. От того, какие у нас города, зависит уровень нашей культуры, образования медицина, производство, уровень жизни и т. д. Все это и составляет градообразующую ткань, ткань поселений. Инфраструктура — это и есть государство. А мы видим буквально, как государство хиреет, территории проседают, население в отчаянии стекается в мегаполисы.

— Есть ли у процесса раздувания мегаполисов закономерный конец? Чем опасно уплотнение городов?

— По сути происходит превращение мегаполисов в геоэкономические центры, которые не нуждаются в общероссийской территории и самой России. Полуторамиллионные агломерации — это форматы интересные глобальному капиталу и транснациональной торговле. И не случайно бывшая руководительница Минэкономразвития Эльвира Набиуллина, выступая в декабре 2011 года на Всемирном урбанистическом конгрессе в Москве, утверждала, что в современном мире экономически жизнеспособны исключительно города-миллионники, мегаполисы. Она права в том смысле, что в существующей антинациональной открытой экономике малые поселения просто не нужны — они помеха для свободного перемещения транснациональных спекулятивных финансов. А это суть глобализации, для которой свободное перемещение денег и есть бог. В рамках такой экономики не востребованы не только деревни, муниципальные районы и малые города, но даже и средние города.

Есть совершенно конкретный субъект — это транснациональный спекулятивный капитал, который заинтересован в «условных Афинах» — городах-квазигосударствах, потому что если их будет, например, три сотни на планете, то можно будет выстроить неуязвимую систему фильтрации планетарных ресурсов в интересах небольшой группы семей. И никакая номинальная государственность уже не сможет воспрепятствовать этим процессам.

— Получается, что гипер-урбанизация это своего рода «потребительская тюрьма», из которой нет исхода человеку.

— Да, аналогия с торговой сетью вполне уместна. Внедряться в деревню смысла нет. Тысяча крупных мировых корпораций, влияющих на ключевые процессы, заинтересована в создании планетарного рынка сбыта. Упрощенно, они воспринимают сеть мегаполисов — как сеть супермаркетов.

— Можно ли в таком случае понимать проект строительства 1000 новых поселений, как идею народного освобождения, новую идею свободы?

— Абсолютно согласен, — даже больше того — как идею спасения русской цивилизации и русских вообще, чтобы они не были вычеркнуты из истории. Только удерживая все наше пространство, только не превращая 10-20 городов в островки спасения, мы сохраним русскую идентичность.

— Кто будет строить Днепрогэс, если все хотят в Диснейленд? Как мотивировать нужных людей, доказать им, что они полезны? Что Сибирь, Дальний Восток, Север нужно осваивать?

— Я бы поспорил с этой дихотомией диснейленд/днепрогэс. Потому что мне кажется неправильным молодежь загонять в бессмысленную большую стройку. Тогда была совершенно другая эпоха: крупная индустриализация, механизмы принуждения. Это не критика, а просто понимание того, что люди жили и создавали в своей текущей истории. Нам нужно исходить из потребностей настоящего дня — искать престижные формы стратегической занятости для молодежи в новых поселениях. Понятно, что всегда останутся сферы принудительной дешевой занятости. Но основная часть молодежи, тем более, талантливой по профессиональным признакам, должна быть обеспечена увлекательными сферами современного реального производства.

— Допустим, поселение должно быть привязано к производственному кластеру. В таком случае, почему моногорода это плохо? Не так давно чиновники и бывший президент всерьез указывали на их ущербность.

— Это безумная идея, которая возникла на первой волне кризиса. И чиновники заговорили о том, что нужно переселять людей туда, где есть рабочие места. Я на эту тему задавал один вопрос: где в России находится такое заповедное место? Даже если все население перевезти в абстрактную «новую» Москву — нет никаких гарантий, что всем хватит работы в секторе услуг, продаж и финансовых махинаций.

Проблема не в моногородах, а в убитой в них промышленности, в смирительной рубашке ВТО, в отсутствии поддержки национального машиностроения и сложных типов индустрий. Естественно города, выросшие на производстве, становятся очагами бедствия. Проблема не в том, что город «моно», а в том, что его градообразующая платформа — либо исчерпала себя, либо уничтожена. Надо строить новую индустрию, но на это назначенные ответственными за моногорода неспособны, поэтому и нападают на моногорода.

— В сталинском генплане была идея освоения русских пространств драбандтами — специализированными поселениями (наукограды, поселки рабочих). Имеет ли смысл вернуться к этой идее? (и к темпам ее реализации).

— Специализация не является самоцелью. В нашем проекте развития «Тысяча новых городов для России» речь идет не столько о новых городах в тайге, на пустом месте, а о кардинальном обновлении существующих городов и их инфраструктур. Город, как уникальную историческую структуру ничего не заменит — это национальное достояние и богатство «эти улочки, на этой горочке», сохранившийся старый кремль и тому подобное — здесь коды национальной памяти, которые делают нас не абстрактными колонизаторами, а одним великим народом. Мы как представители очередного поколения должны улучшать то, что созидается веками.

В эту ткань может и должна вплетаться идея возникновения технополисов, академгородков, кластеров промышленного развития. По этому сценарию развивается весь мир. Японцы приняли в 1980 году закон о технополисе, спецпрограмму для поднятия своих регионов. На тот момент развитая Япония представляла из себя «диполь» Токио-Осока. Окраины стали резко хиреть. И правительственная программа «Технополис», срисованная с советского академгородка в Новосибирске, направила отток населения в обратную сторону. Произошло то, что я для Москвы называю «размосквичивание» — в японском варианте получилось «растокиичивание» или «разосакачивание». Опыт достаточно интересный, не абсолютно, но во многом успешный. Поэтому в планах создания новых технополисов нам нужно идти от насущных проблем.

Академгородок возник не от того, что кто-то вечером захотел ученых собрать на чаепитие. Это было гениальным решением академика Лаврентьева. В ходе войны на Восток были перебазированы колоссальные промышленные мощности, что привело к возникновению новой индустриальной системы как бы на пустом месте. В 1950-х годах эффективность этих промышленных гигантов стала резко падать, потому что им не хватало интеллектуальных кадров — конструкторских бюро. И возникла идея создать для них некую управляющую надстройку. Академгородок и стал такой формой — мозговой центр (сибирской, уральской, дальневосточной) промышленной системы.

— Неужели только индустриализацией и хорошими дорогами можно решить метаисторическую миссию 1000 новых городов? Можно ли преодолеть гипер-урбанизацию без радикального преображения человеческого сознания? Как расселить города, населенные индивидуалистами, стяжателями, потребителями не способными на альтруизм?

— Мы смотрим на историю освоения Америки и видим, что люди хотят жить, дерутся за свободную землю: англичане, ирландцы, итальянцы, мормоны. Весь американский эпос пронизан гордой идеей, что они на камнях, в выжженной прерии построили цивилизацию. А у нас сегодня при наличии тепличных условий и мифологических цен на углеводороды желания жить нет. Народ-потребитель — это народ самоубийца. Пока не появится жизнеспособное сообщество, которое интересуют не потребительские, а совершенно противоположные ценности, строить города будет просто некому и не для кого. В сущности, речь идет о создании города лучшей судьбы для лучших людей (новый технологический уклад + новый социальный уклад + новый экологический уклад). Русские должны опять захотеть жить.

— Существуют ли проекты подобных поселений?

— Есть проект переосвоения сакрального пространства между Москвой, Санкт-Петербургом, Вологдой, Псковом. Это уникальная оставленная русскими территория — не в пяти тысячах км от Москвы а рядом. 13% убыли населения за десять лет выдала Магаданская область, — тем более дико, что точно такой же показатель у Псковской области. Энергию жизни из старорусских территорий высасывают три пылесоса: Москва, Петербург и Евросоюз. Но это же наше заповедное культурно-историческое пространство — колыбель русской цивилизации. Это сверхценность. Суть проекта — создать на Валдае вдоль новой скоростной трассы миллионное сетевое поселение, которое бы остановило и даже повернуло отток людей из исторической среднерусской системы расселения. Здесь также обязательно должен быть свой «академгородок» некий штаб, КБ, который будет разрабатывать все от мелочей до ключевых решений. Другой наш проект — создание молодёжной столицы на Дальнем Востоке в Амурской области рядом со строящимся космодромом Восточный.

— Нужен ли в новых поселениях особый правовой и социальный режим? Мы видели наспех развернутый и, к сожалению, утраченный опыт создания Особых экономических зон, где промышленность пользовалась льготами. Государство не может быть социальным везде, но хотя бы в нескольких точках на карте страны оно способно таковым оставаться?

— С точки зрения методологической, даже если не принимаются особые законы, по факту это все равно происходит. А с точки зрения культуры: обязательно необходимы такие режимы. Потому что экспериментальный город — уникальное явление. И нужны свои административно-правовые режимы. В термине ОЭЗ мне не нравится слово «экономическая» и слово «зона». Потому что мы сложнейший город как комплексную ткань сводим к одному признаку — экономике. Меня больше устраивает китайский термин «зоны будущего» — то есть мы прорисовываем форпосты русского развития.

— Какой могла бы быть роль ВРНС в проекте создания 1000 новых поселений. Мог бы Собор, например заняться собиранием кадровых ресурсов.

— Я к ВРНС, как структуре, которой руководит Святейший Патриарх, отношусь очень прагматично. В стране есть задачи на данный момент возможные для решения (выделим деньги — решим), и есть задачи «невозможные». Вот в число «невозможных» сегодня к сожалению попадают все фундаментальные вопросы: демография, мораль, солидарность. Я отношусь к РПЦ и к ее гражданской платформе ВРНС как к инструменту решения невозможных задач. Надо себя трезвить мыслью, что мы находимся в полном антропологическом и материальном упадке как цивилизация и без того, чтобы вдруг открылось второе дыхание, неожиданные духовные силы, мы ничего не сделаем, ни авиацию не восстановим, ни земли своей не удержим.

Хотел бы процитировать тезис известного неолиберального идеолога Евгения Ясина, опубликованный им в «научном» труде в 2003 году о модернизации ценностей для либеральной экономики: «Русские традиционные ценности являются экономически непродуктивными». Надо четко понимать: либо соглашаться с ним, и генетически изменить себя как овощ ГМО, либо начинать демонстрировать сверхпродуктивность русских традиционных ценностей.

Поэтому ВРНС — структура для решения русских сверхзадач, причем, в планетарном масштабе. У русских есть что предложить — это идеология преображения, построенная вокруг идеи развития. Как блестяще заметил лет десять назад протоиерей Всеволод Чаплин «русским до всего в мире есть дело!» То есть мы должны менять и преображать мир, но образцово-показательно делать это на своей территории. И уже сегодня.

Беседовал Артем Сериков