Журнал "Москва", №5, 2021
Александр Владимирович Щипков — политолог, публицист, кандидат философских наук, действительный государственный советник 3-го класса, редактор интернет-портала РЕЛИГАРЕ.ру.
В школьных учебниках по обществознанию рассматриваются категории власти и права, уделяется много места экономическим и политическим отношениям, но ничего не говорится о таком фундаментальном институте общества, как армия. Кстати, так же как о Церкви. Но если отношение авторов к Церкви можно объяснить инерцией секуляристских и атеистических стереотипов, то игнорирование армейской проблематики рационально необъяснимо. Данный пробел необходимо восполнить.
Мы нация военная. Запрос в обществе на все, связанное с темами Победы, противостояния нацизму, укрепления обороноспособности и суверенитета, не уменьшается. Это видно хотя бы по нашему искреннему, добровольному и массовому участию в миссии Бессмертного полка.
Музыка и слова «Священной войны», исполненные высокого трагизма, сегодня, как и прежде, вызывают у миллионов людей подлинный катарсис. Это произведение является вторым — неформальным, неофициальным — гимном России. И если под звуки официального гимна каждый гражданин обязан встать по закону, то неофициальный порождает в каждом из нас такие чувства, когда мы не встать просто не можем. Это происходит потому, что тема Победы и независимости России — одно из фундаментальных оснований нашей гражданской религии. И разговор об армии как общественном институте предполагает обращение именно к этой, сакральной стороне русского гражданского самосознания.
В XIX веке стараниями Клаузевица и других военных теоретиков возобладали принципы «интегральной войны», означающие, помимо разгрома армий противника, разрушение гражданской инфраструктуры и массовые жертвы среди мирного населения. В ХХ веке англичане и немцы прибавили к ним принципы «расовой войны» — начиная с буров и заканчивая евреями и русскими.
Мы живем в эпоху гибридной войны, поэтому рост расходов на оборонку — один из закономерных процессов нашего времени, и он не должен удивлять.
Единство народа и власти, увы, далеко не всегда возможно, особенно если власть действует вопреки интересам народа. Но народ и армия едины всегда, при любых режимах, при любом строе, поскольку армия служит не власти, а народу, защищает его и родину. Именно поэтому в 1917 году февралисты разваливали армию в первую очередь.
Внешняя агрессия всегда направлена на народ: так, нацистская пропаганда утверждала, что вермахт воюет со «Сталиным и большевизмом», но на деле Германия вела войну с русским народом, которую она называла расовой войной. С армией народ един независимо от режимов и в любых исторических обстоятельствах.
Армия не просто военная машина, это общественный институт. Она является третьим основанием социальной стабильности. Церковь, школа и армия (религия, образование, оборона) — это триада национального суверенитета. И потому — это основные объекты разрушения при ведении гибридной войны.
Известные строчки из стихотворения «Бородино» говорят о командире так: «Слуга царю, отец солдатам». Именно «отец солдатам», поскольку кадровый состав армии должен существовать как большая семья. Как и обычная семья, это «малая Церковь» или ее подобие, во всяком случае, к этому идеалу армия должна стремиться. Поэтому воинство, его снаряжение и оружие освящаются Церковью, когда речь идет о войне за правое дело.
Армия ни в коем случае не механическое соединение людей, просто связанных контрактом с государством. В первую очередь это союз людей, связанных духовными узами друг с другом, с народом и с Богом.
Армия наряду с Церковью и школой является гарантом исторического выживания, воспроизводства общества и его традиций. Поэтому армия имеет не только «контракт» с государством, но и многоуровневые культурные и духовные связи с обществом.
Армию нельзя подставлять, списывая на нее ошибки стратегического планирования и информационной политики.
Армия нуждается в уважении и поддержке, как моральной, так и материальной, — недаром сказано, что народу, который не хочет кормить свою армию, придется кормить чужую. Военнослужащий должен иметь достаточный уровень жизни и социального обеспечения.
Офицерский состав — это душа армии. Офицеры — сословие в высоком смысле этого слова, не в смысле привилегий, а в смысле ответственного служения. Особая роль офицерства предполагает и особый кодекс чести. В России до революции офицерство представляло собой особую культуру внутри официальной общероссийской культуры. В СССР военные кадры во многом пришлось создавать с нуля. Их подтягивали к необходимому культурному уровню, но кодекс чести офицера по-прежнему существовал, офицерам доверяли, они были неформальными представителями государства. Погоны были сакральны.
Единство армии и народа ставит на первое место вопрос о нравственном и культурном уровне нашего офицерства. Сегодня следовало бы создать для него отдельные общеобразовательные структуры.
Необходимо дать офицерам базовое представление об основных исторических конфликтах — сформировать представление о Первой мировой войне, о Крымской войне. Именно с этой целью я предлагаю составлять ежегодный список литературы, рекомендуемой офицерам. В него могут входить и «Севастопольские рассказы» Толстого, и «Севастопольская страда» Сергеева-Ценского, и «Записки кавалериста» Николая Гумилёва. Не менее важной темой является Гражданская война. Сегодня, после Крымского консенсуса, офицер не может быть ни белым, ни красным. Он должен понимать, что гражданская война в целом — зло, но примеры воинской доблести есть и с белой, и с красной стороны, потому что «за народ» воевали и те и другие (к сожалению, воевали не с теми, с кем следовало). В этом заключается идея национального консенсуса.
Сегодняшние молодые офицеры и солдаты (кстати сказать, как и священники) — это вчерашние школьники. Учились эти ребята в 2000-е по либеральным учебникам. Результат такого образования мы наблюдаем сейчас. Абсурдны и недопустимы тезисы: «Надо было сдать Москву — пили бы сейчас баварское» или: «Немцы не хотели воевать, их заставили». Воевать наши противники хотели, умели и стремились к этому. Информационная атака, направленная против русской идентичности, предполагает взлом мировоззренческих паттернов (образов, шаблонов, систем), которые связаны как с темой Победы, так и с темой внешнего геноцида русских в ХХ веке.
Память о Победе планомерно выбивается из коллективного сознания новых поколений. 9 мая в либеральной среде начинается дежурная истерика на тему «победобесия». Небольшая социальная группа стремится ввести цензуру: определять модели поведения большинства, запретить детям надевать пилотки и гимнастерки.
Релятивизация национальной драмы нас не устраивает.
Сделать историю идеологически стерильной невозможно. Не надо разбивать лоб о невыполнимую задачу, но необходимо выстроить концепцию истории в рамках наших национальных интересов: условия, задачи, оптимальное решение. Для этого в русской истории должен быть выделен главный ее субъект — народ и определена роль народа в конфликтах. Например, у России, как жертвы агрессии, есть требования, связанные с возмещением ущерба. Цифры этого ущерба следует обновить и опубликовать.
В любой картине мира, кроме доминант, есть и оппозиции, наряду с образами друзей и союзников есть образы врагов. Этого не следует стесняться. Обществу, которое не знает, кто его враги, другое общество скажет: «В таком случае мы объясним вам, кто ваши враги». Так сегодня русским «объясняют», что их враги — это православные священники и омоновцы с росгвардейцами, а друзья — политические правозащитники и международное волонтерство.
Поэтому для воспитания и обучения офицерского состава не годится позиция абстрактно-исторического морализма, следует забыть такие либеральные стереотипы, как «суд истории», «коллективная вина», «армия вне идеологии» и т.п. Если народ не формулирует свою идеологию, он будет вынужден принять чужую. Необходимо деконструировать исторические мифы, которые мешают национальной идентичности, вредят национальным задачам.
Переход на контрактный принцип формирования армии неизбежен, однако само слово «контрактный», «контракт», как показывает наблюдение, не приживается в коллективном сознании. Добровольность службы сочетается с внутренней потребностью в защите своей страны, такая потребность живет в душе многих новобранцев и офицерского корпуса независимо от формальной стороны дела. Этот факт свидетельствует о том, что российская армия, превращаясь в профессиональную по принципам комплектования, в то же время остается народной, чувствует себя важной и наиболее ответственной частью общества.
Именно это самосознание является главным условием для изживания армейской дедовщины — уродливого и разлагающего явления, которое пустило корни в хрущевскую «оттепель», когда в армию хлынул поток амнистированных заключенных.
Воинская доблесть в русской традиции должна служить стратегии и тактике, а не противоречить им. Самопожертвование должно иметь высокую цену. Надо беречь армию и людей, учить солдат беречь себя. Но и политика умиротворения агрессора, лозунг «Не отвечать на провокации» — все это бывает не менее губительным, чем фанатизм. Например, превентивные действия России в Сирии нужны, в том числе и для того, чтобы нам не пришлось воевать в Севастополе и Калининграде.
Военная история глубоко национальна. Герои войны должны почитаться в обществе с не меньшим пиететом, чем основатели государственности и знаменитые его представители: Иван III, Александр Невский, Михаил Ломоносов, Александр Суворов, Александр Пушкин — фигуры одного ранга.
Россия, как наследница Византии, сохраняет мир христианских ценностей: коллективного спасения, справедливости, любви, равноправия, альтруизма, целомудрия, цивилизационного равенства и соотнесенности с небесным идеалом. Этот мировоззренческий комплекс мы защищали в войнах ХХ столетия от агрессивной экспансии радикального модерна.
Христос требует от нас милосердия и прощения, но не пацифизма: «Не мир принес Я, но меч». Пацифизм был бы прекрасен, если бы пацифистским стал весь мир, но это утопия. Односторонний пацифизм — всегда капитуляция. Именно поэтому согласно «Чину благословения воинских оружий» благословляются не только воины, но и воинские доспехи — «и меч, и сабля». Когда Церкви предлагается запретить освящать те или иные виды оружия — это значит, что ее хотят столкнуть с армией. Но у армии и Церкви близкие цели: армия защищает народ физически, а Церковь духовно.
Все это отражено в русской воинской традиции. А, например, тезисы немецкой военной доктрины — это «война на уничтожение», «интегральная война», «расовая война». Англо-американская традиция — война за прибыль на людях, безграничная экспансия, принцип управляемого хаоса, колонизация под вывеской модернизации, мания глобального контроля. В русской воинской традиции война воспринимается как заступничество и защита слабых, как «война с неправдой» — за правду.
С нашей стороны справедливая война ведется не ради захвата территорий — кроме случаев, когда мы возвращаем свои территории, — но ради восстановления нравственного миропорядка. Поэтому русская армия относится к своему делу как к сакральному деланию. Вот почему подвиг солдат Великой Отечественной и День Победы пронизаны христианским мироощущением. Против русского народа велась расовая война на уничтожение, поэтому погибшие в ней — мученики. К защите христианской нравственности от нацистской идеологии (в христианстве «несть ни эллина, ни иудея») присоединялась защита родной земли («почвы»), которая со времен Крещения Руси воспринимается как «сосуд истинной веры».
Эта идея объединяет многих и многое. Эта идея может принимать как религиозные, так и светские формы, но не может исчезнуть из культурной памяти. Отношение к армии соответствует ей в полной мере.